Подсолнух - Ирина Воробей

Музыка уже играла, когда Татьяна вернулась к ребятам в образе. Лада настраивала микрофон. Рюкзак для денег лежал чуть впереди. В будний летний день народу здесь было не меньше, чем в воскресенье на Арбате, правда, люди выглядели занятыми и вовлеченными в собственные мысли, не готовыми вслушиваться и всматриваться в уличные представления. Но находились и те, кто останавливался и прослушивал не одну песню. Туристы все равно гуляли и плевали на день недели и время суток.

Послышались выкрики Лады в микрофон, похожие на самоподбадривание и самоодобрение, которое случайным образом действовало и на окружающих. Татьяна всмотрелась в островок пустого неба между домами напротив, вздохнула и, словив темп, задвигалась ровно так, как учила начинающих танцовщиц гоу-гоу Света в видеороликах. По ее указаниям, надо было сильно выгибать спину, вертеть попой, выставляя ее напоказ во всей красе, резко откидывать волосы назад. Попробовав это движение, Татьяна услышала возмущенный возглас пожилой женщины «Проститутка!», гулявшей с маленьким внуком, который ненароком стал свидетелем Татьяниных прелестей в полуобнаженном виде. Девушка тут же залилась краской от макушки до пяток. Сперва испытала гнев, но, осознав неуместность таких танцев на людной площади с сотнями прохожих, среди которых было много детей, застыла в растерянности. Она подождала, пока с лица сойдет жар стыда, и начала двигаться снова, так, как в прошлый раз на Арбате — без лишней сексуальности.

После получасового выступления они сделали перерыв.

— Растлеваешь малолеток? — смеялась Лада, напомнив про казус с женщиной и ее внуком. — В наше время тебя за такое и посадить могут.

Татьяне эта шутка совсем не показалась смешной, а ребята угарали.

— Но было сексуально, — заметил Юра, успокоившись. — На самом деле, пусть эта бабка со своим внуком гуляет в других местах, раз так боится за его нравственное воспитание. Мы же вроде как в свободной стране живем. Ты же не голая тут выступаешь. А он куда более зрелищные картинки и видяхи в любом гугле найти сможет. Завозмущалась тоже!

— Вот именно, почему мы ей должны уступать? — поддержала его Лада, сделав глоток воды из многоразовой пластиковой бутылки бирюзового цвета. — Она имеет право оградить внука от такого, а мы не имеем права на самовыражение? Мы же не криминальной деятельностью занимаемся. И никому не вредим. Она хочет оградить, вот пусть и ограждает. Не знаю, глаза ему закрывает пусть. В конце концов, его воспитанием она должна заниматься, а не все остальные члены общества.

— А как же принцип: «Свобода человека заканчивается там, где нарушаются права другого»? — внезапно вступилась за бабку Татьяна, хотя сама не до конца его понимала.

— Надо сначала очертить эти границы, где чьи права начинают нарушаться, — рационально парировала Лада, красная, запыхавшаяся и потная.– У нас же тоже есть право на самовыражение и творчество. Она своими оскорблениями его тоже ограничивает.

Татьяне осталось только пожать плечами. Оказалось, в жизни было столько вопросов, над которыми она раньше никогда не задумывалась, хотя это напрямую ее касалось. Она чувствовала себя новобранцем, внезапно очутившимся в огромном мире, формировавшемся тысячелетия до нее и продолжающим это делать до сих пор. Мир стал гораздо разнообразнее, цветастее и противоречивее, чем учил ее отец, чем она себе раньше представляла. И это не было ни хорошо, ни плохо. Это было интересно. Ей нравились такие разговоры с Ладой и Юрой, как нравились и рассказы из жизни Адлии. Ей нравилось наблюдать за течением жизни вокруг, за людьми, которые наблюдали за ней, за перекатами солнца по небу. Все было таким новым, насыщенным и глубоким. Таким огромным и сложно устроенным. Захотелось в этом разобраться. И это любопытство придавало ей сил. Зажигало положительной энергией, которую девушка выплескивала в танце и улыбке.