К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

— Беготня не добавляет достоинства, — лицемерно сказала я вслух. — Женщина должна быть царственной.

Полина самодовольно кивнула. Ей явно понравилась моя фраза.

— Да, именно так. Я всегда это знала.

Чтобы отвязаться от нее, я направилась к ручью. Он кишел зеркальными карпами, и несколько дам здесь удили рыбу, смеясь и взвизгивая, когда добыча повисала на удочке. Слуга почтительно принимал у женщин улов, чтобы отнести на кухню, зажарить и подать позже, когда в гостиной будут накрыт стол и начнется бильярдная партия. Я уже подумывала и себе взять удочку — надо же было скоротать как-то время. Но тут мимо меня вихрем пронеслась мальмезонская косуля, а спустя миг я была настигнута самим первым консулом — потным, раскрасневшимся, с глазами, полными огня и азарта.

— Что вы тут скучаете? Я хотел сказать, что доволен вами!

Прежде чем я успела что-то произнести, Бонапарт схватил меня за обе руки, увлек к мостику и, остановившись в отдалении от прочих игроков, потянул за ухо так, что я вскрикнула от боли. Боже, не выдрал ли он у меня из уха сережку?…

— Ваше поведение мне нравится. Ваш муж постоянно злит меня, но вы — выше всяких похвал.

От генерала исходила атмосфера наглости, агрессии, удали. Он, с его античным, будто высеченным на камее лицом, как никогда сейчас напоминал мне римских цезарей — бесцеремонных и беспощадных. Я и раньше наблюдала, что именно так он и обращается со своими любимцами — дерет за уши, треплет за щеки (во время вчерашнего вечера в салоне он, запустив руку в шевелюру своего адъютанта Жюно, так потянул его за волосы, что у того вскрылась рана на голове и выступила кровь). Но я не ожидала, что генерал так скоро рискнет вести себя со мной подобным же образом, кроме того, от упоминания об Александре мне на миг стало страшно.

— Мой муж упрям, — признала я, — но он человек чести.

— Сейчас не об этом. Вы-то сделали правильный выбор, и это меня радует. Не встречайтесь только со всякими проходимцами, и я буду абсолютно доволен!

— С проходимцами? О ком вы говорите, генерал?

— А разве не пытался уже Клавьер протоптать к вам тропинку? Берегитесь его! Это подлец, каких мало.

— Он ваш главный поставщик! — вырвалось у меня с изумлением.

— Только до поры до времени. Пока в нем есть потребность. Но я предупреждаю: этот развратник — вовсе не тот, с кем должна общаться кузина Бонапартов!

Стиснув до боли мне руку, он окинул меня многозначительным взглядом и снова умчался в вихрь игры. Девушки кинулись врассыпную, генерал схватил одну из них, крича во все горло: «Пленница! Еще одна пленница для моей команды!»

«Пленница»… Я стояла, чувствуя, как начинают гореть мои щеки. Ухо ужасно болело, будто он его действительно надорвал, но куда хуже было то, что я понимала: за мной в Мальмезоне наблюдают, ни одна встреча здесь не остается незамеченной, и власть первого консула — это не та власть, которая дарует подданным свободу общаться с тем, с кем заблагорассудится. Похоже, мне не так просто будет выпросить для Клавьера паспорт! По крайней мере, непросто без больших жертв…

Жозефина в окружении своих прислужниц стояла на террасе и явно была свидетельницей этой сцены.

Чуть позже, когда стемнело, в Мальмезон приехал Талейран. Я узнала его экипаж с лакированным верхом и обрадовалась: его приезд в общем-то означал, что вечер в салоне не затянется допоздна. Как правило, стоило министру появиться, первый консул бросал все светские развлечения и запирался с Морисом в библиотеке. Они обсуждали государственные дела до трех часов ночи. Но нынче что-то пошло не так: Бонапарт увлекся бильярдом и не спешил к документам, Талейран углубился в свою любимую реверси[56]. Я вздохнула, ибо не видела хорошего предлога удалиться, и присоединилась к женщинам, которые разучивали «Корнелию» Расина для будущего театрального представления в Мальмезоне. Талейран из другого угла гостиной едва заметно кивнул мне. Удастся ли мне переговорить с ним сегодня?…