К чужому берегу. Предчувствие - Роксана Гедеон

Адриенна была права: белый цвет господствовал в нарядах дам, и мое золотисто-зеленое платье на этом фоне выглядело очень заметным. По крайней мере, генерал Бонапарт, явившийся к ужину без вчерашнего опоздания, остановил на мне долгий и, я бы сказала, довольно нежный, чуть маслянистый взгляд серых глаз, вообще-то ему не свойственный. Он уже не впервые так на меня смотрел — я удостаивалась таких взглядов всякий раз, когда мы встречались за столом, а поскольку он поселился в Мальмезоне, то встречались мы часто.

— Мадам де Ла Тремуйль, как всегда, яркое пятно на картине нашего Мальмезона. Берите с нее пример, дамы. Эта женщина никогда не носит белый цвет!

Это была неправда, конечно. Или ему так действительно казалось? Хотя комплимент генерала нельзя было назвать изысканным, Жозефина слегка покраснела от неудовольствия. Она сегодня, похоже, испробовала новую пудру, тон лица ее был нынче благодаря этому просто восхитителен, и ей, наверное, было обидно, что супруг не обратил на это никакого внимания. Сам генерал был в гвардейском синем мундире, белых лосинах и высоких черных сапогах, каких-то слишком больших для его тонкой и невысокой фигуры. Длинные темные волосы падали на высокий жесткий воротник, усыпанный табаком, и он отбрасывал их резким, норовистым движением головы.

— Прошу за стол, — распорядился Бонапарт повелительно. — Подавайте еду. Как прекрасна сегодня погода!

Обедали сегодня, как и вчера, на свежем воздухе. Стол был накрыт под сенью огромных деревьев на одном из холмов слева от дворца; слуги доставляли сюда пышущие жаром кушанья из кухни, прикрыв их начищенными до блеска медными крышками. Природа и погода были приятны, конечно, однако даже они не могли скрасить некоторую скуку, поселявшуюся обычно за столом.

Долгое время все молчали. Слышался лишь стук стульев и шорох разворачиваемых салфеток: общество рассаживалось согласно рангу: военный министр Бертье, секретарь Бурьенн, генерал Дессоль, приехавший недавно из Германской армии… Оно, это общество, было таким же грубоватым и не изящным, как и сам Бонапарт, — не умело толком ни сесть, ни встать, ни выразиться, но даже этих непритязательных людей присутствие генерала как-то сковывало. Первый консул обладал способностью наводить стеснение на всех приглашенных, своим горящим, чуть недоверчивым взглядом заставлял умолкнуть любую светскую беседу, и чем больше он старался казаться веселым, тем более сконфуженно все себя чувствовали.

— До начала военной кампании у меня в Мальмезоне осталось всего два дела: посетить Бютар и поучаствовать в охоте, — оживленно произнес первый консул, по своему обыкновению быстро расправляясь с едой. — Слышишь меня, Жозефина? Завтра непременно нужно съездить поглядеть Бютарский павильон.

— Что ты говоришь, Бонапарт? — возразила она с неудовольствием. — Ехать в Бютар? Как? Не лучше ли сначала проложить туда дорогу?

— Не спорь со мной, душа моя! Дорога там есть. Туда легко проедет твой шарабан. — Он сделал мне знак: — Пожалуй, мы возьмем с собой и нашу кузину, она наверняка может дать много советов по устройству охотничьих павильонов.

Не подозревая, что это за Бютар и как туда ездить, я не возражала. Бонапарту моя покладистость понравилась.

— Сразу видно смелую женщину. Но это и не удивительно: кровь Баярда[53] многое значит! А что, часто вам приходилось участвовать в королевских охотах?

— Не особенно часто, генерал, — призналась я. — Людовик XVI любил охотиться, но далеко не всегда увлекал за собой двор, и его выезды всегда были скромными.

— Это понятно. Его финансы были абсолютно расстроены.

— А сейчас? — спросила я, удивленно приподняв бровь. — Сейчас казна Республики полна?

Бонапарт слегка нахмурился.

— Не полна, но и не пуста, так что правительство Республики вполне может позволить себе отправиться на небольшую охоту. В конце концов, у меня нет нужды из-за финансов созывать Генеральные штаты, как это сделал король в своем малодушии.