Пробуждение - Нефер Митанни

- Ах, Василий Васильевич, - в разговор вступил Бенкендорф, до этой минуты молча присутствовавший при допросе, - вполне возможно, что Сергей Владимирович не хотел ничем делиться с женой. Молодая красавица, недавно ставшая матерью, действительно не годится на роль той, кому можно доверить столь опасную тайну.

Сейчас, когда уже всё случилось, он был рад, что в ту ночь смог избавить жену от лишних волнений. Когда на исходе ночи за ним пришли, он успел лишь поцеловать её на прощание.

Узнав о смерти императора, члены общества были в растерянности. Для Рылеева это вообще стало неожиданным. Сергею такое положение вещей казалось странным – он полагал, что Кондратий Фёдорович, как руководитель организации, должен был прежде других узнать важную новость. И когда решили выступать и приняли конкретный план, Сергей терзался сомнениями. Ему не нравился и сам план, и вообще идея выступления теперь казалась напрасной и опасной затеей, тем более, что он сомневался в диктаторских способностях своего тёзки князя Трубецкого. Предчувствие провала не покидало Сергея все последние дни перед восстанием.

В день восстания ранним утром он привычно отправился на службу, но… что-то удержало его от прихода в казарму. Ноги сами несли его в противоположную сторону. Сергей кружил по улицам, ожидая, сам не зная чего. Редкие прохожие попадались на его пути, они устремлялись к Сенатской площади. Когда он, побродив по городу, тоже пришёл к Сенату, там собралась уже изрядная толпа. Сергей, стоя среди горожан разного сословия и чина, пришедших поглазеть на восставших, наблюдал выстроившееся каре московцев, второго батальона гренадеров и матросов морского экипажа. Всё происходило, словно во сне.

Пламенная речь Милорадовича*** перед восставшими могла бы показаться гениальной театральной постановкой, если бы не сама грозная фигура генерала и его уставшее бледное лицо, на котором выделялись глаза, яростно сверкавшие из-под густых бровей. Даже на значительном расстоянии Сергей ощущал пронзительность этого взгляда. От Михайлы Андреевича исходила какая-то внутренняя решительная сила, постичь которую было нельзя, как и нельзя было сыграть её на театральных подмостках. В парадной форме, позабыв о возможной опасности, а может, и не веря в неё, выпрямившись во весь рост, Милорадович бесстрашно гарцевал перед строем бунтовщиков. Его голос, уверенный и страстный, летел над площадью:

- Солдаты! Кто из вас был со мной под Кульмом, Лютценом, Бауценом****?! Никто? – и внимательный взгляд в ряды каре. - Неужели никто не был? Слава богу! Здесь нет ни одного русского офицера, ни одного русского солдата!

Генерал ещё раз пристально скользнул взглядом по лицам восставших и продолжал с ещё большим воодушевлением:

- Здесь лишь одни омрачённый головы, разбойники, мерзавцы, которые позорят русский мундир, военную честь, имя солдата! – нотки презрения явственно прозвучали в этих словах.

Василий Перов "Восстание декабристов"