Дорогое удовольствие - Татьяна Никандрова

Ошарашенно перевожу взгляд с промокшего рукава блузки на Антона и обратно. Несмотря на гнетущую тяжесть, в душе загорается слабый огонек приятного удивления. Неужели он говорит правду, и я действительно не так безнадежна, как думала?

– Я… Я об этом не знала, – потрясенно тяну я, медленно переваривая информацию.

– Поэтому я и говорю, что ты способна на большее, – утомленно проводя рукой по волосам, подытоживает Пеплов.

Минуту, а, может, даже больше мы сидим в тишине. Я нахожусь в полнейшей прострации и обескураженно пялюсь в одну точку. В голове бардак и неразбериха, а в области сердца неприятно потягивает.

Я чувствую, что разваливаюсь на кусочки, словно старая заезженная колымага, но остановить процесс распада не могу. Я полностью обезоружена и дезориентирована.

Пока Пеплов говорил про работу и Москвина, я ненадолго отвлекаюсь от ужасной мысли о том, что он спит с Астаховой. Но стоит ему замолчать, как эта отвратительная информация вновь всплывает в моем сознаний.

Мне вдруг становится так нестерпимо больно, что хочется закричать, бросить в Пеплова чем-нибудь тяжелым, биться лбом о стену… Сделать что угодно, лишь бы вытолкать из себя эту боль с омерзительным привкусом предательства.

Он спит с ней. Спит с другой. Называет ее по имени. Наматывает ее волосы на кулак. Целует в губы, смотрит в глаза и шепчет пошлости на ухо. Он делает с Астаховой все то же самое, что и со мной. Я для него не единственная. Не любимая. Не особенная. Я для него никто.

Тот момент, когда эти страшные слова гремят в голове, во мне умирает что-то маленькое, но очень важное. Возможно, это моя детская наивность, с которой я привыкла смотреть на мир, а возможно – вера в любовь.

Как я теперь могу верить в возвышенность этого чувства, так красиво описанного в книгах, если в жизни меня от него по стенке размазывает? Любовь – это никакое не счастье и не рай. Это кошмарная мука и борьба, в которой ты так или иначе потерпишь поражение.

– Ты любишь ее? – слова вырываются изо рта быстрее, чем я успеваю подумать.

Пеплов, который последние несколько минут, как и я, пребывал в глубоких раздумьях, вскидывает на меня взор и медленно ведет головой сначала в одну сторону, затем в другую. В этом жесте столько надломленности, столько тихой скорби, что на секунду мне кажется, будто парень сейчас пошлет все к черту и скажет, что, кроме меня, ему никто не нужен… Но вместо этого он негромко выдает:

– Я вообще не уверен, что умею любить в классическом понимании этого слова, – его пальцы вновь стискивают подлокотник кресла. – Но, чтобы не вводить тебя в заблуждение, скажу, что отношения с ней я прерывать не планирую.

Словно дубинкой по темени ударили. Аж искры из глаз полетели.

Он не планирует прерывать их отношения. То есть фактически выбор у меня совсем небольшой: либо продолжить быть для Пеплова содержанкой, с мнением которой он не считается, либо уйти. Одно из двух, как говорится. Третьего не дано.

На секунду я малодушно допускаю мысль остаться, попытаться еще раз, со временем по-хитрому повернуть Антона в свою сторону… Но через миг тут же себя одергиваю.

Хватит.

Как я могу ждать от мужчины уважения и верности, если сама себя ни во что не ставлю? Как я могу требовать от него любви, если сама себя не люблю?

Говорят, начинать всегда нужно с себя, и, если это правда, то я жестко нарушала порядок действий. Антон был центром моей жизни, все крутилось вокруг него и для него, и это, увы, было неправильно.

Только теперь до меня доходит, что именно он имел в виду, когда говорил о духовном эгоизме. Думать в первую очередь о себе – не дурно, а, наоборот, хорошо и даже полезно. Самодостаточный человек никогда не будет ставить чужие интересы выше собственных, не будет соглашаться, подстраиваться, терпеть… Она будет жить так, как ему нравится, и любить тех, кто его ценит.