Лекарство от одиночества - Юлия Резник

Нет. Но обидно очень. Засыпаю, так ничего и не сказав. И в следующий раз просыпаюсь уже с более легкой головой. В темноте хлопаю глазами, долго не понимая, где я. Воздух тяжелый и влажный, как клейстер, на который мы с мамой однажды клеили обои. Постепенно в голове проясняется. Испытывая лютую слабость, поднимаюсь на дрожащих ногах и по стеночке отправляюсь на поиски Мишки. Благо искать долго не приходится. Они спят с Георгием на диване. Мишка, развалившись по обыкновению звездой, и бедный Жорка — компактно уместившийся у самого края. Подхожу ближе, не зная, как поступить. По-хорошему надо бы Мишку забрать к себе. Но я заразная и слабая…

Пошатываясь, наклоняюсь, чтобы поправить простынь, как раз тогда, когда Жорка открывает глаза, почувствовав чье-то присутствие. Застываем, глядя друг на друга. Глаза у Бутенко черные, как два омута — затягивают поневоле.

— Что такое, Эль? Плохо? — моргает, разрывая контакт.

— Нет. Наоборот. Я Мишку проверить. Извини, что тебе пришлось с ним возиться.

— Мне в радость.

Бросаю на Жорку полный сомнения взгляд. И тут у меня предательски начинает урчать в животе.

— Та-а-ак, кажется, кто-то проголодался. Пойдем.

Бутенко решительно встает, отбросив в сторону простынь, и только потом вспоминает, в каком он виде. Я тоже пораженно застываю. Почему сейчас? Я ведь однажды уже видела его голым. Но как-то тогда я его не рассмотрела совсем. А сейчас, вот, неловко пялюсь. Он в одних боксерах — реплике на Келвин Кляйн, плохо скрывающих утренний стояк. Да и как тут скроешь, когда природа его настолько щедро одарила? От этой мысли к остывшим было щекам приливает горячая кровь. Я отворачиваюсь, чтобы Бутенко ничего такого обо мне не подумал. Устремляю взгляд в окно, но вместо пейзажа вижу его кряжистую массивную фигуру в отражении.

— Пойдем, поешь. Я сварил бульон.

— Разве тут были продукты?

— Нет, я заказал их доставку.

Здесь напрашивается вопрос, почему Жорка, собственно, не заказал готовое блюдо, но ведь ответ понятен. Он хотел обо мне позаботиться сам…

На столе передо мной материализуется парующая тарелка с бульоном, щедро притрушенным зеленью.

— Жора, спасибо, — шепчу, облизав губы. — Ты меня опять спас.

— Да погоди, тебе до выздоровления еще неделю болеть. Это пока температура спала, но она скоро вернется.

— Ты понимаешь, о чем я.

Он садится напротив, опираясь широкой ладонью на стол, а я, поддавшись какому-то совершенно необъяснимому порыву, тут же накрываю ее своей. И замираю, опасаясь, что он как-то неправильно это расценит.

— Да, понимаю.

— Я так тебе благодарна! Ты будто мой ангел-хранитель.

— Эля, — вздыхает он. — Мне не нужна твоя благодарность.

— А что нужно? — шепчу, отведя взгляд.

— То, что ты, наверное, не захочешь мне дать.

— Откуда ты знаешь?

— А если захочешь, то руководствуясь вовсе не теми чувствами, которые мне бы хотелось видеть.

Он прав. Он чертовски прав… Я ведь просто использую его любовь ко мне как инструмент, позволяющий выбраться из-под навалившегося на меня ощущения ненужности и бессилия. Ну, или как подпорку в новой жизни. А Жорка… Он и правда достоин большего. Как никто достоен.

— Прости меня, — повторяю в который раз. На глазах, устремленных к тарелке, собираются слезы.

— Ты ж не виновата, что я так вперся.

А ведь это первое его признание — вдруг понимаю я. Такое нескладное, но от этого как будто еще более наполненное. Смыслом. Чувствами. Истиной, как она есть.

— А давно ты… — замолкаю, потому что мне, опять же, потешить самолюбие, получается, надо, а ему… зачем вспоминать? — Прости, — прячу лицо в ладонях.

ГЛАВА 22

Бутенко, конечно же, оказался прав. Колбасило меня еще неделю. И это было особенно обидно, потому что неделя эта была последней неделей лета.

— Давай, беги, не мерзни.