Лекарство от одиночества - Юлия Резник

— Пап, погоди, оставь чемодан тут. А вообще, лучше верни обратно.

— Эль, ну ты чего?

— Поможешь? Прости, что гоняю туда-сюда.

Голос какой-то странный. Сиплый… Будто не мой. И слабость в теле. Неужели я еще и заболеваю? Соображать становится все трудней.

— Прекрати немедленно! Мы никуда тебя не отпустим. Давай сюда нашего подкидыша, — сюсюкает мама, протягивая руку к Мишке. Сюсюкает, а мне ее ударить хочется. — И вообще, у тебя телефон звонит. Ответь, — бросает, не замечая, как меня перекосило.

Достаю из сумочки айфон. Тупо гляжу на экран, на котором высветилось «Бутенко». Надо ответить. Все-таки он мой шеф. Но я отбиваю звонок. Касаюсь материнской руки, привлекая к себе внимание, а когда та ловит мой взгляд, говорю, чеканя каждое слово:

— Если ты еще хоть раз назовешь моего сына подкидышем или Япончиком, это будет последний раз, когда ты его видишь. И меня заодно. Чемоданы я спущу сама. Миша, пойдем.

Толкаю дверь, за спиной звенит пугливое:

— Да ты что, Элька, совсем? Я ж ничего такого! Так, шутка…

— Ваши шутки разрушили мою жизнь… А ты этого даже не понимаешь.

— Эля… — берет на себя роль парламентёра отец, но я не даю ему и слова сказать:

— Извини, мне с работы звонят, — трясу телефоном, — наверное, что-то срочное, раз такая настойчивость.

Выхожу за дверь, приложив тот к уху. Ощущение конца света усиливается. Мне кажется, я ощущаю вибрацию земной коры, что ломается под ногами.

— Ну. Наконец-то. Я тут долблюсь над графиком… Ты на сентябрь будешь брать четверть ставки или половину?

— Я не знаю, Георгий Борисович. Если можно, я бы осталась на ставке.

Бутенко внимательно выслушивает мой ответ, замолкает на пару секунд, а потом спрашивает уже совершенно другим тоном:

— Почему? Что у тебя с голосом?

Устало приваливаюсь к стенке. День только начался, а у меня уже нет никаких сил. Чемоданы еще эти… Вот куда мне идти? Что я, дура, затеяла?

— Эля… Что случилось? — голос Бутенко становится более требовательным, такой тон не проигнорируешь, тем более что требовательности в нем ровно напополам с неприкрытым совсем беспокойством.

— Я сделала, как ты просил, — отбрасываю церемонии.

— Что?

— Я ушла от него.

— Ты серьезно?

— Более чем. Вот… Ищу квартиру. Думала у родителей отдышаться, но ты знаешь, какие они.

— Ты у них? Я за тобой заеду.

— Да ты что? Не надо, зачем?

— Уверена? А Мишка с тобой? Чем я могу помочь вам, Эля?

— Чем тут поможешь? — усмехаюсь горько. — Я… прости, не знаю, зачем это все рассказала. Голова кругом.

— Ты все правильно сделала. Дуй ко мне на квартиру. Я ключи привезу и похлопочу, чтобы с тобой заключили договор, когда мой закончится.

— Ты что, Жор? Кто оформит квартиру на простую медсестру?

— На Мухину же оформили.

— Она старшая.

— Она прыткая. Но и я не лыком шит. Давай, подъезжай. Минут сорок тебе хватит?

ГЛАВА 21

— Ну, слава богу! Я уже все на свете проклял. Вещи в багажнике?

Стряхиваю с себя странное оцепенение и киваю, не без труда выбираясь из машины. Гляжу в удаляющуюся широкую спину Георгия.

— А проклял почему?

— Потому что разрешил тебе одной ехать, — оборачивается тот. — Долго вас не было, думал, ты уже куда-то влетела. А все-таки, с голосом что? — ведет бровью.

— Осипла, — пожимаю плечами.

Отчего-то смутившись, открываю заднюю дверь, освобождаю Мишку от ремней и ставлю на узкий в выщерблинах тротуар. Голова кружится, и все очевидней становится, что простыла я капитально. Кажется, даже жар есть. Жар есть, а аптечки нет. Вот уж что я забрать не додумалась.

— Мама! Это тибе.