Художник моего тела - Пэппер Винтерс

С короткой, натянутой усмешкой она прошептала:

— Ты умный мальчик. Ты все поймешь.

Она оставила меня стоять без слов, и с отвращением выбежала из класса, покачивая бедрами, с лукавой улыбкой на губах.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Олин

— Наши дни —

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что мы оба должны заплатить?

Мой вопрос повис в воздухе, когда я ступила на склад Гила. Он привез нас сюда на маленьком хэтчбеке, видавшем лучшие времена, с потрескавшейся белой краской и порванной обивкой. От него не пахло, не было никаких признаков регулярного использования.

Я держала язык за зубами всю дорогу.

Он не дал мне взять одежду и не спросил, нужно ли мне проверить квартиру. Он просто затащил меня в свою потрепанную машину и увез в то же место, откуда выгнал два дня назад.

Я пыталась быть рациональной.

Я пыталась быть терпеливой.

Но у меня кончается самообладание.

Гил не ответил на мой вопрос, двигаясь по просторному помещению тяжелыми шагами. Он выглядел сердитым. Злился на то, что я вернулась в его пространство.

Что ж, нас стало двое.

Самообладание, которое мне вдалбливал мой учитель танцев, немного пошатнулось. Мое самообладание, благодаря которому никто никогда не знал, насколько я одинока, пошатнулось.

Гил хотел меня.

Это было неоспоримо.

Гил защитит меня.

Это было проверено на практике.

Но… когда дело доходило до того, чтобы просветить меня о том, что происходит в его жизни, он всегда был хитрым. Ему всегда требовался аргумент, чтобы быть честным. Мне всегда приходилось давить и добиваться ответов.

Если бы я только надавила сильнее, когда он расстался со мной, мы могли бы спасти то, что он сломал.

Не позволяй ему скрывать секреты в этот раз, О.

Он закроется.

Исчезнет.

Снова.

Преследуя его, моя решимость не позволить ему разрушить нашу вторую попытку превозмогла потребность быть внимательным к его боли.

— Гил… ты не можешь просто притащить меня сюда, а потом игнорировать, понимаешь?

Он продолжал идти, его плечи сгорбились, как будто мой выговор причинил ему физическую боль.

— Гил. — Я побежала за ним трусцой, щелкая каблуками при каждом изящном шаге. Моя юбка в полоску была не совсем предназначена для быстрых шагов. — Ты не можешь этого избежать. Я заслуживаю объяснений.

Его руки сжались в кулаки, когда он остановился возле металлического шкафа, в котором стояли бутылочки с краской. Радуга цвета; все они ждали, когда их нанесут на кожу какой-нибудь женщины и сфотографируют.

Мне не понравились кисти в стеклянных банках. Мне не нравились свежие губки или аккуратные насадки его воздушного пистолета. Мне не нравилось ничего, связанного с его искусством, потому что мне было очень больно от того, что он превратился в чрезвычайно талантливого человека после того, как поделился со мной первыми зачатками этого таланта.

Никто больше не знал.

А я была слишком глупа, чтобы понять, насколько это было важно для него.

Мое разочарование переросло в нечто с более острыми когтями. Гнев, с которым я не справилась, вернулся. Гнев, который поселился глубоко внутри, метался, причинял боль, требовал ответов, которые я никогда не могла получить.

Гил украл мое сердце еще в молодости, но на этот раз он украл и мое тело. Он показал мне, как хорошо нам было вместе. Насколько глубока была наша похоть и тоска, но он просто захлопнул дверь перед моим носом.

В буквальном смысле!