Европейцы - Джеймс Генри (1979)

– Что ж… я и не хочу! – объявила миссис Герет; и груз вины стал давить на Фледу чуть меньше, поскольку это высказывание в смысле правдивости было под стать ее собственному.

– Но вы как-нибудь ответили? – настаивала миссис Герет.

– Вы имеете в виду – чтобы оправдать вас?

– Нет, этим вас обременять я в виду не имела. Мое оправдание… – промолвила миссис Герет, наслаждаясь уютным теплом и ясностью собственной мысли, которая тем не менее не спешила слететь с языка, так что миссис Герет успела опустить глаза на гравий под ногами, – мое оправдание – это все мое прошлое. Мое оправдание в том, какую жестокость… – Тут она сердитым резким жестом оборвала себя. – Ни к чему мне распинаться… сейчас.

Последние фразы она произнесла холодно-терпеливо, словно адресуя их Фледе в ее предполагаемой – и действительной – ипостаси доверенного лица Оуэна. Всячески противясь ощущению, будто она стоит перед судейской скамьей, наша юная леди, робко переступая, двигалась взад и вперед перед скамейкой, то и дело поглядывая на носки своих башмаков – отчего тут же вспоминала о Моне – и чуть поддевая ими камушки. Ей не стоялось на месте от страха, и она с минуты на минуту откладывала момент, когда понадобится все мужество, которым она еще недавно, кажется, обладала. И мужество тотчас вернулось бы к ней, если бы только она могла быть уверена, что выполнить свой долг перед Оуэном для нее означает принять страдание. Она с интересом вслушивалась в слова миссис Герет, когда та принялась было объяснять, в чем ее оправдание. Но миссис Герет только и сказала, что это будто бы не подлежит никакому сомнению, и, предоставив противнику сомневаться сколько угодно, попросту закрыла тему.

– Видите ли, – продолжала тем временем миссис Герет, – уж ежели после того, что ему продемонстрировали в Пойнтоне, он все еще не понимает, какую позицию мы заняли, это означает только, что он намеренно закрывает глаза. Откровенно говоря, вы могли бы высказать ему свое мнение обо мне – объяснить, что женщину, способную так громко заявить о своих правах, не легко заставить отступить.

Фледа стала прямо перед миссис Герет:

– Я высказала ему свое мнение – что вы очень последовательны, очень упрямы и очень горды.

– В точку, моя милая: я сущий фанатик – в таких делах! – И миссис Герет дернула головой в сторону дома со всем его содержимым. – Никогда этого не отрицала. Я не задумываясь стала бы похитительницей – ради их же спасения, ради обращения в истинную веру – их, детей еретиков! Когда я уверена в своей правоте, я готова взойти на костер. Да пусть он хоть заживо меня сожжет! – крикнула она с просветленным лицом. – Он оскорблял меня? – тут же спросила она требовательно.

Фледа неподвижно стояла на месте, собираясь с духом.

– Как мало вы его знаете!

Миссис Герет посмотрела на нее в упор, а потом расхохоталась, чего ее собеседница никак не ожидала.

– Ах, милочка, ну конечно, я знаю его куда хуже, чем вы!

При этих словах девушка снова отвернулась, поняв, что выглядит излишне взволнованной; и, снова начав ходить взад-вперед, она чувствовала, как цепко следят за ней глаза миссис Герет. Фледа вновь повернулась к ней и встретилась с ней глазами, но натолкнулась не только на взгляд, но и на вопрос, его подкрепляющий:

– С чего это вдруг вам стало неловко спрашивать о Моне?

Фледа снова остановилась перед скамейкой, и тут на нее сошло озарение.

– Кому и знать, как не вам! – сказала она с подобающим случаю достоинством.

Несколько мгновений на лице миссис Герет отражалось полное непонимание; потом что-то вспыхнуло – она явно припомнила сцену за завтраком наутро после Мониного ночлега в Пойнтоне.

– Это потому, что я привела вас в пример… сказала ему, что вы были бы для него идеальным выбором? – Взгляд ее стал проникновенным. – Вы и были бы – вы и есть!

Фледа громко, театрально расхохоталась: