Чайльд Гарольд - Джордж Гордон Байрон

Ты гидра мрачная, но с ангельским лицом…

LXVI.

Когда Сатурн, которому подвластна

Сама Венера, стер с лица земли

Без сожаленья Пафос сладострастный, —

В страну тепла утехи перешли

И ветреной, изменчивой богини

Перенесен был в Кадикс светлый храм

(Венера лишь верна морской пучине,

Ее создавшей). В Кадиксе доныне

Пред ней и день, и ночь курится фимиам.

LXVII.

С утра до ночи, с ночи до рассвета

Здесь льется песнь; цветами убрана

Толпа, любовью к пиршествам согрета,

Веселью и забавам предана.

Зов мудрости считают там напастью,

Где нет конца разгулу и пирам,

Где истинная вера в споре с властью;

Молитва здесь всегда в союзе с страстью

И к небу лишь летит монахов фимиам.

LXVIII.

Вот день воскресный. День отдохновенья

Как христианский чествует народ?

На праздник он стремится, полн волненья…

Вы слышите ль, как царь лесов ревет?

Израненный, врагов смущая карой,

Он смерть коням и всадникам сулит;

Нещадные наносит он удары;

Ликуют все, любуясь схваткой ярой,

И взоры нежных дам кровавый тешит вид.

LXIX.

День отдыха, последний день седмицы,[57]

Что посвящен мольбе, как Лондон чтит?

Принарядясь, покинуть шум столицы

И духоту ее народ спешит.

Несутся света сливки и подонки

В Гамстэд, Брентфорд иль Геро. Устает

Иная кляча так от этой гонки,

Что, сил лишася, стать должна к сторонке;

Ее догнав, над ней глумится пешеход.

LXX.

Снуют по Темзе, пышно разодеты,

Красавицы; иным шоссе милей,

А тех влечет к себе гора Гай-Гэта,

Ричмонд и Вер. О Фивы прежних дней!

Зачем здесь жен и юношей так много?[58]

На тот вопрос ответить мне пора:

Всем исстари известною дорогой

Идет народ, спеша на праздник Рога,[59]

Где после выпивки танцуют до утра.

LXXI.

Все предаются странностям невольно,

Но Кадикса не перечесть причуд;

Лишь утром звон раздастся колокольный,

Все в руки четки набожно берут

И к Деве Непорочной шлют моленья

(Во всей стране и не найти другой),

Прося грехов бессчетных отпущенья…

Затем все рвутся в цирк, где в упоеньи

И бедный, и богач глядят на смертный бой.

LXXII.

Пуста еще арена, а как много[60]

Здесь всяких лиц! Все здание полно;

Призывного еще не слышно рога,

Меж тем уж мест свободных нет давно…

Все гранды тут; наносят раны взгляды

Красивых дам; но так добры они,

Что жертв им жаль; они помочь им рады,

На холод донн, не знающих пощады,

Поэтов жалобы бессмысленны вполне.

LXXIII.

Но вот умолкло все. В плюмажах белых

Отряд въезжает всадников лихих;

Они готовы к ряду схваток смелых;

Гремят их шпоры, блещут копья их

И шарфы развеваются. Собранье

Поклоном встретив, мчат они коней…

Их ждут, когда удастся состязанье,

Улыбки дам, толпы рукоплесканья…

Не так ли чествуют героев и вождей?

LXXIV.

В блестящем платье, в мантии нарядной

Стоит средь круга ловкий матадор;

Ему вступить в борьбу с врагом отрадно,

Но он пред тем вокруг бросает взор:

Спасенья нет, коль встретится преграда!

Лишь дротиком одним вооружась,

Он издали с царем сразится стада;

Ведь пешему остерегаться надо…

В бою как часто конь от бед спасает нас.

LXXV.

Вот подан знак; уж трижды протрубила

Сигнальная труба, разверзлась дверь;