Чайльд Гарольд - Джордж Гордон Байрон

Верхом! верхом![32] – он крикнул и поспешно

Прелестной той страны покинул кров;

Но он уж не влеком мечтою грешной:

Не ищет ни любовниц, ни пиров…

Несется он таинственной дорогой,

Не ведая, где пристань обретет;

Он по свету скитаться будет много;

Не скоро в нем уляжется тревога,

Не скоро с опытом знакомство он сведет.

XXIX.

Вот Мафра, где, судьбы узнав измену,

Царица Лузитании жила;[33]

Там оргии обедням шли на смену

И дружбу знать с монахами вела.

Блудницы Вавилона светлый гений

Сумел такой воздвигнуть здесь чертог,

Что ряд ей совершенных преступлений

Забыт толпою; люди гнут колени

Пред блеском роскоши, что золотит порок.

XXX.

Гарольд вперед несется, очарован

Красой холмов, ущелий и долин…

Не горестно ль, что цепью рабства скован

Тот светлый край? Лишь сибарит один,

Поклонник ярый комфорта и лени,

Не знает, как отраден дальний путь.

Не мало нам дарит он наслаждений,

Глубоких дум и новых впечатлений;

Как свежий воздух гор живит больную грудь.

XXXI.

Уж Чайльд-Гарольд вершин не видит снежных

Высоких гор, что скрылись без следа,

В Испании среди степей безбрежных

Овец пасутся ценные стада;

Но близок враг; ему чужда пощада

И потому пастух вооружен;

В обиду своего не даст он стада;

Всем гражданам с врагом бороться надо,

Чтоб гордо властвовать не мог над ними он.

XXXII.

Что земли лузитанцев разделяет

С Испанией? Китайская ль стена?

Сиерра ли там скалы возвышает,

Иль льется Того светлая волна?

Разделены те страны не стеною,

Что их вражде могла платить бы дань,

Не быстро протекающей рекою,

Не цепью гор высоких, сходной с тою,

Что южной Галлии указывает грань.

XXXIII.

Нет, ручейком ничтожнейшим;[34] со стадом

Является пастух порою там,

Презрительным окидывая взглядом

Места, принадлежащие врагам.

Простолюдины горды как вельможи

В Испании: понятна их вражда;

Ведь с ними лузитанцы мало схожи:

Они – рабы, при этом трусы тоже;

Рабов подлее их найти не без труда.

XXXIV.

Воспетая в балладах, Гвадиана,[35]

Пугая взоры мрачною волной,

Близ этих мест течет. Два вражьих стана,

Когда-то здесь сойдясь, вступили в бой.

Здесь рыцари, чтоб счет окончить старый,

Настигли мавров. Долго бой кипел;

Удары наносились за удары;

Чалма и шлем, во время схватки ярой,

Встречалися в реке, где плыли груды тел.

XXXV.

О край, стяжавший подвигами славу!

Где знамя, что Пелаг в боях носил,[36]

Когда отец-изменник, мстя за Каву,

В союзе с мавром, готам смерть сулил?

Ты за погром сумел отмстить жестоко…

Близ стен Гренады враг был побежден;

Померкла пред крестом луна пророка;

Умчался враг, и в Африке далекой

Стал мавританских дев звучать унылый стон.

XXXVI.

Тем подвигом все песни края полны;[37]

Таков удел деяний прежних лет;

Когда гранит и летопись безмолвны,

Простая песнь их сохраняет след.

Герой, склонись пред силой песнопенья!

Ни лесть толпы, ни пышный мавзолей

Тебя спасти не могут от забвенья;

Порой историк вводит в заблужденье,

Но песнь народная звучит в сердцах людей.

XXXVII.

«Испанцы, пробудитесь!» Так взывают

К вам рыцари, кумиры дней былых;

Хоть копья в их руках уж не сверкают

И красных перьев нет на шлемах их,