Деревья умирают стоя - Алехандро Касона (1949)

Хеновева . Такое уж дело, Фелиса. Сама, небось, тоже места себе не находишь, когда жених запаздывает на полчаса? А тут человека двадцать лет ждали! Ты какие простыни постелила, полотняные?

Фелиса . Бумажные, тонкие. Сеньор говорит, те слишком грубые.

Хеновева . А сеньора хочет, чтоб были полотняные. Что тебе трудно переменить?

Фелиса . Какой уж тут труд! Просто — не знаю, кого и слушать. Вот как с кроватями, помните? Сеньор велит ставить две, а сеньора — нет, одну, двухспальную. Лучше бы подождать, пока сами приедут и разберутся.

Хеновева . Не наше это дело. Ты вот как: когда сеньора велит одно, а сеньор другое, ты ему скажи «да», а сделай, как она хочет.

Фелиса . Так какие мне простыни стелить: полотняные или бумажные?

Справа выходит бабушка . Вся она — из прошлого: старый бархат, старые кружева, высокая старинная палка. Но сегодня в нее вдохнули новую жизнь.

Бабушка . Полотняные, дитя мое, полотняные. Я их сама подшивала. Пусть это будет для них. Понимаешь?

Фелиса . Да, теперь понимаю. (Берет простыни со спинки стула, несет их наверх.)

Бабушка (к Фелисе) . Закрой хорошенько дверь из залы и опусти гардины. Часы так громко бьют, помешают им спать.

Фелиса . Хорошо, сеньора.

Бабушка . А окно пусть будет совсем открыто.

Фелиса . Боюсь, мошкара из сада налетит.

Бабушка . Пусть хоть весь сад к ним придет!

Фелиса уходит.

(К Хеновеве.) Когда он был маленький, он так любил спать на воздухе? Бывало иногда, летом, он думает — мы не слышим, и полезет ночью в сад, по этой ветке палисандра, она ведь доходит до самого окна. Помнишь, сеньор хотел ее срезать?

Хеновева . И прав был. Она все окно закрывает, в комнате от нее совсем нет света.

Бабушка . Бог с ним, со светом! Я знала, что мальчик вернется и, кто знает, может быть, снова захочет спуститься в сад, как тогда.

Хеновева . Теперь уж не то. Он тогда маленький был, легкий. Теперь он потяжелее. Сломается ваша ветка.

Бабушка . Ну, почему же? Ведь и она стала старше на двадцать лет. Их приборы лучше ставь вот так. Они слишком далеко друг от друга.

Хеновева . Такой у нас порядок.

Бабушка . Но не у них! Они только три года женаты. Медовый месяц! Плита не погасла, как ты думаешь? Я поставила ореховый торт. Как сейчас помню, он приходит из школы и кричит на весь дом: «Бабушка, неужели у нас ореховый торт с медом?!». Почему ты качаешь головой?

Хеновева . Ореховый торт, ветка… как будто он еще мальчик. Он дома строит в тридцать этажей! Будет он вспоминать о таких мелочах!

Бабушка . Но ведь я помню. Те же годы прошли для меня, что и для него.

Хеновева . Нет, не те же. Вы все на одном месте. А он чуть не весь мир объездил.

Бабушка . Что же могло измениться? Голос стал ниже, или глаза усталые? Разве от этого он перестанет быть моим? Какой бы большой ни стал, в моих объятиях поместится!

Хеновева . Мужчина — это не просто выросший мальчик, сеньора. Это совсем другое. Уж я-то знаю, троих вырастила, по миру бродят.

Бабушка (внезапно насторожилась) . Тише… молчи! Как будто машина…

Обе слушают.

Хеновева . Это просто ветер в саду.

Бабушка опускается в кресло, схватившись за сердце и тяжело дыша.

Поберегите сердце, сеньора.

Бабушка . Много сил надо для такой радости. К плохому я больше привыкла. Дай воды, пожалуйста.

Хеновева . Лекарство свое примете?

Бабушка . Хватит лекарств! Только одно мне поможет: его приезд. Думаешь, я не поехала в порт — боялась устать? Я просто не хотела его ни с кем делить. Там много народа. Отсюда он ушел, здесь я его и встречу. Который час?

Хеновева . Рано еще. Долго тянутся последние минуты, верно, сеньора?