Деревья умирают стоя - Алехандро Касона (1949)

Маурисьо . Слишком натуральными. Это-то и плохо. С женщинами никогда нельзя быть спокойным. Подготовишь с ними прекрасно продуманную сцену, и вдруг в самый ответственный момент, они вмешивают в дело всякие эти чувства — и все идет к черту. За ними все время надо следить.

Бальбоа . Да, я понимаю. Она не привыкла еще, она так непосредственна… Она может выдать себя, совсем того не желая.

Маурисьо . И что за память у бабушки! Чем меньше мы будем оставлять их вместе, тем будет лучше.

Бальбоа . А что вы теперь думаете делать?

Маурисьо . Ну, все, что полагается в таких случаях. Семейный вечер, интимные воспоминания, рассказы о путешествиях…

Бальбоа (тревожно смотрит на лестницу, понижает голос) . Вы ничего не забыли?

Маурисьо . Не беспокойтесь. Где не хватит географических знаний, поможет воображение. Позаботьтесь, чтобы мы не очень долго засиделись, а то как бы чего не вышло. А после сегодняшней ночи — опасность позади.

Бальбоа (прислуживается) . Тише!

Наверху лестницы появляется бабушка .

Ты одна?

Бабушка . Я ей не нужна! Она лучше меня знает дом.

Маурисьо . Ну, как твой маленький враг?

Бабушка (спускается) . Правда, она прелесть. Ты умеешь выбирать! Особенно две вещи мне нравятся.

Маурисьо . Только две? Что же первое?

Бабушка . Она совсем свободно говорит по-испански! Разве она не из английской семьи?

Маурисьо . Да, понимаешь, родители англичане, но вот дедушка… дедушка у нее был испанец.

Бальбоа (спешит поддержать эту версию) . Ну, это же ясно, это все объясняет… Знаешь, язык детства, сказки…

Бабушка . Какое там детство, какие там сказки! Для влюбленной женщины родной язык — это язык ее мужа. Вот что мне нравится.

Маурисьо . Хорошо сказано! А второе?

Бабушка . Другое и ты, думаю, не заметил. Это есть у очень немногих женщин. У нее взгляд лучше, чем глаза. Ты обратил внимание?

Маурисьо (он и не догадывался об этом) . Вот, говорил же я что-то такое есть… Только не знал, что именно.

Бабушка . Ну, теперь знаешь. Приучайся замечать, ведь это все твое, мальчик. (К дедушке.) Ты сказал ему?

Бальбоа . О чем?

Бабушка . Я знала, что ты не решишься. Но это необходимо… и лучше всего будет теперь, когда мы одни…

Маурисьо . Секрет?

Бабушка . Единственное, о чем я тебе не решалась писать. Та ночь… последняя… когда ты ушел… понимаешь? Дедушка не знал, что делать. Он себя не помнил.

Бальбоа . Пожалуйста, прошу тебя, не надо вспоминать о тяжелом.

Бабушка . Я так счастлива, что ты сумел встать на ноги… Но — мальчик, один, в целом мире… Если бы жизнь потащила тебя по другому пути… (С упреком дедушке.) Кто был бы виноват? Дедушка никогда не решался признаться. Но в глубине совести, я знаю, он ни на один день не переставал просить у тебя прощения.

Маурисьо . Он поступил правильно. Никто не сделал для меня больше. Я стал человеком в одну ночь. (Крепко пожимает ему руку.) Я благодарю тебя, дедушка.

Они обнимают друг друга. Бабушка облегченно вздыхает. Хеновева вносит поднос.

Хеновева . Немного перестоял. Зато как пахнет!

Маурисьо (Изабелле, которая появилась наверху в другом платье) . Беги сюда, дорогая! Тут ореховый торт с медом.

Бабушка . Первый кусок — тебе.

Изабелла (бежит вниз) . Маурисьо столько рассказывал, я так хочу скорее попробовать! (Берет у бабушки, пробует.)

Бабушка . Нравится тебе?

Изабелла . Правда, очень вкусный.

Маурисьо (с преувеличенным восторгом) . Ух! Мало сказать вкусно! Тут надо выдумать новое слово! Ну, говорил я?

Изабелла . Ты был прав. Это как первое причастие.

Бабушка . У вас там этого нет?

Изабелла . У нас есть все: и огромные пасеки, и целые леса орехов, и тысячи бабушек, но вот этого, чтобы все вместе, и такого нашего… это только здесь!

Бабушка . Ты умеешь льстить, девочка!

Изабелла берет еще.

Маурисьо . Тише, ты подавишься!