Деревья умирают стоя - Алехандро Касона (1949)

Другой . Я пришел не за милостыней. Я пришел за моей собственностью. Ты прекрасно знаешь, что бабушка не может мне отказать. Почему ты не хочешь, чтобы я с ней говорил?

Бальбоа . Послушай меня, Маурисьо! Бабушка ничего не знает. Для нее тот испорченный мальчик стал мужчиной. Он счастлив. Он к ней приехал. Он помнит все хорошее.

Другой . А, рождественский рассказик! Жаль только, что я вышел из того возраста и они меня как-то не трогают. Где бабушка? (Делает шаг вперед, Бальбоа преграждает ему путь.)

Бальбоа . Подумай, что ты можешь разрушить в одну минуту!

Другой . Я спешу. Отойди!

Бальбоа . Нет! Я не отойду!

Другой (схватывает его за руку) . Ты не думаешь, надеюсь, меня опять ударить? Это легко с мальчиком. Со взрослым не то. Отойди, говорю! (Отталкивает его и зовет, громко.) Бабушка!

Входит Маурисьо . Говорит глухим от гнева голосом.

Маурисьо . Без крика. Сейчас вы выйдете со мной из этого дома.

Другой . Могу узнать, кто вы такой?

Маурисьо . Потом. Сейчас, сию минуту, бабушка войдет в эту дверь, вы слышите? Если вы произнесете при ней хоть одно слово, одно слово, я вас убью.

Другой . Меня?..

Маурисьо (резко прерывает) . Душой клянусь, убью вас на месте!

За сценой смех.

Молчите.

Входят бабушка и Изабелла .

Бабушка . В жизни не слышала такой чепухи. Ты в уме? Говорить мне, что этот зеленый огонек, у светлячков… О. простите! Я думала, вы одни.

Маурисьо . Ничего. Сеньор ошибся адресом. (Подчеркнуто.) Я покажу ему дорогу. (В дверях.) Вы идете?

Другой (решительно идет к двери) . Иду.

Изабелла (чувствует что-то недоброе в вызывающем тоне мужчин) . Маурисьо!..

Услышав свое имя, Другой удивленно оборачивается. Пристально смотрит на Изабеллу и Маурисьо.

Маурисьо . Я сейчас, Изабелла. Сейчас вернусь. Вот сюда.

Другой колеблется. Наконец слегка кланяется.

Другой . Прошу прощения, сеньора… (Идет за Маурисьо.)

Изабелла и Бабушка смотрят им вслед.

Занавес.

Картина вторая

Та же комната. В углу открытый большой чемодан. На столе чемодан поменьше и стопка белья. Изабелла молча складывает белье. Хеновева кончает укладывать чемодан.

Хеновева . Туфли вниз положить, правда?

Изабелла (думая о другом) . Правда.

Хеновева . А платье я хорошо уложила?

Изабелла . Все равно.

Хеновева . Как же так — все равно? Вы лучше меня знаете, я никогда никуда не ездила. Так?

Изабелла (не глядя) . Так.

Хеновева безнадежно вздыхает и закрывает чемодан. Наверху бьют часы. Изабелла подняла глаза, слушает. Часы пробили четыре.

Хеновева . Не молчите вы, хуже это! Скажите что-нибудь, ради Христа, вам же легче станет!

Изабелла . Что сказать?

Хеновева . Да что хотите, хотя бы невпопад. Как вот — идешь, где темно… и запоешь. Молчать, так оно вроде могилы.

Изабелла . Да, похоже. Сколько вы платьев уложили?

Хеновева . Семь штук.

Изабелла . Семь платьев, целая жизнь. Светлое платье первого утра… Платье, в котором я поливала гортензии… Голубое, в нем я бросала камешки в реку… Вечернее, платье того вечера, мы прожгли его сигаретой… Теперь они уложены, так плотно лежат, нет ни праздника, ни реки, ни гортензий. Вы правы, Хеновева. Укладывать чемодан — это как похороны.

Хеновева . Не тому плохо, кто едет. Вы-то возвращаетесь к себе, вся жизнь у вас впереди. А вот сеньора наша…

Изабелла . Вы с ней говорили?

Хеновева . Нет, куда там. Заперлась у себя, никого видеть не хочет и ни словечка не говорит.

Изабелла . Зачем она молчит, как будто протестует? Она ведь знала, что рано или поздно придет время расстаться. Разве я виновата?