Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдоналд Фрейзер (1982)

– Чьи? Сидящего Быка? Или моего маленького приятеля, Бешеного Коня? Это не ответ, и ты это знаешь. Послушай меня, Синтэ Глешка: я человек незаинтересованный, – сказал я, причем не солгал ни капельки. Первый раз в жизни у меня не было нужды лить воду на чью-то мельницу – мне было абсолютно до фонаря, кому будут принадлежать Черные Холмы, поскольку меня это совершенно не касалось. По правде говоря, во мне пробудилось нечто до поры неведомое – некий проблеск собственного достоинства, а вместе с ним удовольствие от возможности наблюдать разворачивающуюся драму со стороны, не будучи в нее замешанным. Не было нужды соблюдать все эти дипломатические тонкости. Знай Эллисон про то, что я собираюсь сказать, его хватил бы удар; Красному Облаку с парнями это тоже вряд ли пришлось бы по вкусу. Но когда все эти хождения на мягких лапках, ложь и притворство тебе ни к чему, ты можешь говорить что вздумается и наслаждаться процессом.

– Все эти переговоры – чушь, – продолжаю я. – И тебе это ясно. Черные Холмы потеряны, и ты никогда не вернешь их назад. Будешь сопротивляться – останешься ни с чем. Не самое ли сейчас время пойти на сделку? И дать понять этим чокнутым ублюдкам на реке Паудер, что лучше им согласиться, пока не стало хуже? Я не говорю, что это честно и справедливо – это все не в счет. Я просто указываю на здравый смысл. И ты это понимаешь.

Если даже речь моя была более откровенной, чем он ожидал услышать, вождь не выдал этого и не заявил, что я говорю раздвоенным языком. Хвост не мог отрицать ее искренность.

– Они готовы заплатить, ты знаешь. Не могу сказать, сколько. Естественно, не столько, сколько золота принесут им прииски. Но ведь этого бессмысленно ожидать, не так ли? Но ты можешь получить…

– Хо-хо! – раздался хриплый возглас – явный признак того, что сиу услышал нечто, что ему не по душе. Но когда он продолжил, голос его звучал спокойно. – Ты говоришь со слов исантанка: они хотят вложить страх в наши сердца, чтобы мы приняли то, что им вздумается предложить…

– Постой, – говорю. – Если бы я говорил с их слов, то не сказал бы, что цена не будет честной, не так ли? Нет, я стал бы убеждать тебя в обратном. Я говорю тебе правду, потому что знаю: ты видишь все не хуже меня. Разумеется, они обманут вас, как и всегда. Разве ты не понимаешь, что сиу в любом случае ждет проигрыш, будь то сделка или война? Поэтому надо извлечь из ситуации все возможное, пока еще есть время. Не позвольте этим переговорам провалиться: выжмите из белых все, что возможно, и попытайтесь убедить Сидящего Быка и остальных, что так будет лучше. Не послушаете этого совета – вас ждет нищета или смерть.

Вождь, стоя с непроницаемым лицом и теребя косицу, смотрел на меня. «Интересно, – размышлял я, – ненавидит ли он меня и все то, за что я, по его мнению, ратую? И ненавидит, возможно, еще сильнее из-за того, что не может не признать горькой правоты моих слов». Перед ним тяжелый выбор: во имя своих людей ему предстоит выдоить янки до последнего доллара, но тем самым одновременно предать свой народ и идеи, которые для него священны. Чертовски неудобная штука, эта национальная гордость, особенно когда она соединяется с неким мистическим пиететом, которые сиу питают к своим драгоценным Черным Холмам. Или делают вид, что питают.

– Ты передашь наш разговор исантанка? – спрашивает он наконец.

– Если ты этого хочешь. Но полагаю, будет лучше сказать им, что вождь Пятнистый Хвост беспокоится из-за того, что его собратья-вожди не желают продавать Холмы. Я посоветую им заплатить хорошую цену, принимая в расчет, чего будет им это стоить в белой крови и белых деньгах, если сиу возьмутся за оружие по причине жадности американцев.

– Какая цена, по твоему мнению, будет достаточной для сиу?

– Не знаю и знать не хочу, – говорю я. – Это вам решать. Но я бы потребовал выложить деньги на бочку, и никак иначе. Меня на мякине не проведешь.