Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

В сентябре подобное чувство было довольно слабым, зато значительно усилилось в начале октября. В желудке постоянно урчало, рот то и дело наполнялся голодной слюной. Она съедала бульон, черный, сырой, как земля, хлеб, овсянку и, отходя от стола, понимала, что по-прежнему УМИРАЕТ с голоду. Приходилось грызть насушенные ею же сухарики. Но мешок с сухарями катастрофически худел: слишком длинны были ночи после работы. Даша и мама тоже брали по горсти сухарей, уходя с утра. Бабушка, рисуя или читая, насыпала перед собой сухари. Марина тоже не отставала да еще ухитрялась таскать сухари для умирающей матери.

Когда они обзавелись буржуйкой, мать отдала Татьяне оставшиеся деньги, пятьсот рублей, и велела идти в коммерческий магазин и купить все, что сумеет. Магазин, тот, что около церкви Николая Чудотворца, был очень далеко, и, добравшись туда, Татьяна, обнаружила, как горько подшутила над ней судьба. Здание не только разбомбили, но рядом валялась табличка, датированная восемнадцатым сентября: ПРОДУКТОВ НЕТ.

Она медленно побрела домой. Восемнадцатого сентября, четыре недели назад, папа все еще был жив, а Даша собиралась замуж.

За Александра.

Дома мать, не поверив, что магазина больше нет, разозлилась и уже хотела было ударить ее, но почему-то опустила руку, что девушка посчитала чудом. Она подбежала к матери, обняла и прошептала:

– Мамочка, не волнуйся, я позабочусь о тебе.

Потом отдала деньги, положила полученный по карточкам хлеб на стол, взяла себе маленький кусочек и жадно съела по пути в больницу. Сейчас она была способна думать лишь о том, что скоро обед и она получит суп и, может быть, немного каши. В последнее время все мысли были исключительно о еде. Острый голод, не дававший покоя с утра до вечера, убивал остальные чувства. Идя на Фонтанку, она думала о хлебе, за работой – о завтраке, днем – об ужине, а после ужина – о сухаре, который съест перед тем, как лечь спать.

И только в постели она думала об Александре.

Как-то Марина предложила отоварить карточки вместо Татьяны. Та пришла в недоумение, однако протянула сестре карточки.

– Хочешь, пойду с тобой?

– Нет, – отказалась Марина. – Нужно же хоть чем-то вам помочь.

Пришлось долго ее дожидаться, прежде чем она пришла и положила на стол все, что осталось от их дневной нормы, – не больше пятисот граммов.

– Марина, – ужаснулась Татьяна, – а где остальное?

– Простите, я не выдержала и все съела.

– Килограмм хлеба? – ахнула Татьяна.

– Очень есть хотелось, – выдохнула Марина.

Татьяна с потрясенным удивлением уставилась на сестру. За те шесть недель, что она сама отоваривала карточки, ей в голову не пришло позариться на хлеб пятерых голодных людей, ожидавших своей порции.

И все это время Татьяна УМИРАЛА с голоду.

И все это время тосковала по Александру.

2

Холодным утром, в середине октября, Татьяна подходила к набережной Фонтанки, нащупывая в кармане пальто продовольственные карточки. Впереди шел какой-то офицер, и, лениво разглядывая его сквозь ледяную дымку, она воображала, что он чем-то похож на Александра.

Она подошла ближе. Нет, разумеется, никакого сходства. Он выглядит куда старше. Грязный, в засаленной помятой шинели.

Она почему-то рванулась вперед.

Это оказался Александр.

Она догнала его, взглянула в лицо и увидела печаль, смешанную с чем-то вроде смутной нежности. Татьяна встала перед ним. Рука в варежке коснулась его груди.

– Шура, что с тобой?

– Ах, Таня, не все ли равно? Я еще держусь. А вот ты… От тебя одна тень осталась. А твое лицо…

– Я всегда была худой. Ты здоров?

– Но твое прелестное круглое личико…

Его голос дрогнул.

– Это было в другой жизни, Шура. Как это было?

– Зверство, – бросил он, пожав плечами. – Кровавая и жестокая бойня. Но смотри! Смотри, что я тебе принес!