Медный всадник - Полина Саймонс (2001)

Он открыл ранец, из которого вытащил краюху белого хлеба и сыр, завернутый в белую бумагу. Сыр и кусок холодной свинины!

Татьяна, задыхаясь, уставилась на еду.

– Господи! – прошептала она. – Представляю, как они обрадуются, когда увидят!

– Разумеется, – кивнул Александр, протягивая ей хлеб и сыр. – Но прежде чем они увидят, я хочу, чтобы ты съела это.

– Не могу.

– Можешь и съешь. Что? Не плачь.

– Я не плачу, – заверила Татьяна, изо всех сил стараясь не заплакать.

Отрывая зубами большие куски сыра и мяса, она завороженно смотрела в его теплые, цвета карамели, глаза. Глаза Александра.

– Шура, – призналась она, – сказать не могу, до чего я голодна! Даже объяснить не умею.

– Знаю, Таня.

– А в армии лучше кормят?

– Да, особенно на передовой. А офицерам полагается особый паек. Можно кое-что купить. Кроме того, мы получаем еду до того, как она доходит в город.

– Так и должно быть, – счастливо пропыхтела Татьяна с набитым ртом.

– Ш-ш-ш… – улыбнулся он. – И сбавь обороты, иначе живот разболится.

Она сбавила обороты… немного. И тоже улыбнулась – едва.

– Для остальных я принес немного масла и пакет пшеничной муки. И еще двадцать яиц. Когда ты в последний раз ела яйца?

– Кажется, пятнадцатого сентября, – припомнила Татьяна. – Дай мне немного масла. Ты можешь подождать или должен возвращаться?

– Я специально пришел, чтобы повидать тебя.

Они стояли, глядя друг на друга, но не касаясь.

Они стояли, глядя друг на друга, но не разговаривая.

– Времени нет сказать все, – пробормотала Татьяна, глядя на длинную очередь у магазина. Есть сразу расхотелось. – Я думала о тебе, – призналась она, стараясь говорить спокойно.

– Не думай больше обо мне, – с обреченной решительностью попросил Александр.

Она отступила.

– Не волнуйся, ты достаточно ясно дал понять, чего хочешь на самом деле.

– О чем ты? – ошеломленно спросил он. – Ты понятия не имеешь, каково там.

– Зато знаю, каково здесь.

– Мы гибнем один за другим.

Александр помолчал.

– Гриньков погиб.

– О нет!

– О да.

Он вздохнул.

– Пойдем становиться в очередь.

Александр оказался в толпе единственным мужчиной. Они простояли сорок пять минут. В забитом народом помещении было тихо. Говорили только Татьяна с Александром. Говорили и не могли наговориться. Обо всем и ни о чем: о холодной погоде, немцах, выжидавших, когда Ленинград встанет на колени, еде. И не могли наговориться.

– Александр, мы должны получать больше еды. Я имею в виду не себя, а Ленинград. Неужели нельзя переправлять хлеб самолетами?

– И без того переправляют. Пятьдесят тонн в день. Еда, топливо, оружие.

– Пятьдесят тонн… – Татьяна подумала. – Кажется, это очень много. – Не дождавшись ответа, она спросила: – Разве не так?

Похоже, Александр не хочет отвечать.

– Не так, – выдавил он наконец.

– Недостаточно? Насколько же мало?

– Не знаю, – коротко обронил он.

– Скажи.

– Не знаю, Таня.

– Что ж, – с деланной беспечностью заявила она, – думаю, это совсем неплохо. Пятьдесят тонн! Огромная цифра. Хорошо, что ты сказал мне, потому что у Нины совсем нет запасов…

– Стоп! Что ты задумала?

– Ничего! – кокетливо улыбнулась Татьяна. – Просто у Нины…

– Значит, пятьдесят тонн, по-твоему, много? – почти крикнул он. – Павлов, наш главный снабженец, кормит людей тысячью тонн муки в день. Как тебе эта цифра?

– На то, что нам сейчас дают, уходит тысяча тонн? – ахнула она.

– Да, – тоскливо подтвердил он морщась.

– А самолетами привозят всего пятьдесят?

– Пятьдесят, и не одной только муки.

– Но откуда же берутся недостающие девятьсот пятьдесят?

– Ладога. Тридцать километров к северу от линии блокады. Баржи.