Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Когда настало время позировать художнице, я велела служанке собрать мои локоны как можно выше и уложить их в гладкий пучок, на который мы надели крошечную шляпку из черного бархата, украшенную жемчужными слезинками, тончайшим белым кружевом и ярко-алыми страусовыми перьями, удерживаемыми вместе изящной брошью из гладкого оникса, и камень этот был, так же как и картина, обрамлен в чудесную позолоченную оправу. Это украшение я специально заказала для нового своего наряда, по поводу которого мастер Эдни, явно озадаченный, прислал мне ответ в тот же день, уточнив: «Вы уверены, милая леди?» Могу себе представить, как он недоуменно хмурил брови, когда писал мне это письмо! И все же я, отбросив тревоги, ответила ему следующее: «Да, я вполне уверена в своем решении», после чего попросила его закончить работу как можно скорее, заверив портного, что это платье «предназначено для особого случая». Я отправила мастеру щедрую плату и заказала еще один туалет, теперь уже на его вкус. «Мне нужно что-нибудь милое, – попросила я мастера Эдни, – возможно, платье, расшитое бабочками».

Я заказала наряд из бархата цвета пылающего заката, того самого невообразимо яркого оттенка, который создатели соответствующей краски назвали «мигренью» в честь нестерпимых головных болей, которые мучили королеву. Она впадала в бешенство, стоило лишь кому-то к ней обратиться в столь тяжелые для нее дни. Впервые надев это платье, я почувствовала себя так, словно искупалась в крови. Его насыщенный алый цвет лишь слегка приглушали золотая вышивка в виде вьющихся виноградных лоз, змейками ползущих по всему платью, и позолоченные застежки с ониксом, украшавшие мои плечи, рукава и талию. Платье следовало носить с жесткими фижмами, крепившимися на моих бедрах, от чего юбки покачивались на ходу, словно колокол, а в туго зашнурованном корсете моя талия казалась совсем тонкой. Вырез платья украшал широкий белый воротник, отделанный потрясающими белыми кружевами, воздушными, как снежинки. Подобной красоты я никогда еще не носила. Я ненавидела воротники, мне казалось, что они отделяют голову от тела, и от них вечно чесался подбородок. В те редкие дни, когда я все же надевала наряд с подобным воротником, мне все время хотелось сорвать его с себя, но на этот раз я решила: если это может вытерпеть Елизавета, то вытерплю и я! Пирто повесила мне на шею длинную нить крупного жемчуга, а в мои уши вдела пару сережек, походивших на капельки парного молока и сильно оттягивавших мои бедные мочки. Однажды, когда я позировала для Лавинии, боль в мочках стала настолько мучительной, что я украдкой потрогала серьги и обнаружила, что на коже под ними выступила кровь.

Для того чтобы еще больше стать похожей на нашу лучезарную белокожую королеву, я попросила художницу натереть мне лицо и руки особым средством, состоящим из ослиного молока, свинцовых белил, квасцов, буры, белков и толченой яичной скорлупы. Хоть я и жаловалась на то, что мне нестерпимо жжет кожу, все же не позволила ей смыть это снадобье. Она кисточкой замаскировала синюшность под моими глазами, а также подрумянила мои бледные щеки, вернув им былой цвет. По моему настоянию художница выщипала мне брови и нарисовала их заново, так что они стали похожи на черные радуги. Последним штрихом стала алая, как мое новое платье, помада, которой она подвела мне губы.

Прежде чем Лавиния взялась за кисти, я, касаясь ее руки, тихонько пояснила:

– Пойми, я делаю это ради любви!

– Милая моя, – со вздохом произнесла художница, – тебе не приходило в голову, что он этого недостоин?