Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

– Тебе нужны слова утешения, Роберт? – возмущенно вопросила я, выдергивая подол из его рук и устало потирая глаза. – Я правильно тебя расслышала, ты хочешь, чтобы я утешила тебя? Что же тебя так расстроило – крах грез о короне, которую ты считал своей, или же смерть жены, которую ты сам же, возможно, и убил?

Роберт вскочил на ноги и стал разъяренно потрясать в воздухе кулаками, будто грозя мне расправой, но взгляд мой был столь непреклонен, что у него задрожали руки.

– Да как ты смеешь говорить со мной так? Будь ты мужчиной, я бы…

Я коротко замахнулась и отвесила ему звонкую пощечину.

– Я – не Эми, хотя ты, великий Роберт Дадли, был бы рад видеть меня своей покорной и смиренной супругой! – гневно бросила я. – Я – королева, – тут я сделала паузу, наградила его еще одной пощечиной и продолжила: – и ты никогда не станешь королем, пока я жива. Я не боюсь ни одного мужчины, тем более такого ничтожества, как ты!

Роберт отвернулся от меня, налил себе вина и стал расхаживать взад и вперед перед огромным камином.

– Она наложила на себя руки, чтобы досадить мне, очернить мое имя, лишить меня – вернее, нас, – поспешно поправился он, – светлого будущего. Но не позволяй ей обмануть себя, Елизавета, ты ведь самая мудрая, самая умная женщина из всех, кого я знаю. Не позволь бездыханному телу встать между нами! Гори она в аду! – выдохнул он и, запрокидывая голову, осушил кубок. – Будь она проклята, строптивая ведьма! Лишь после смерти мне открылось истинное ее лицо! Она знала, что никто не поверит мне, и у нее хватило ума покончить с собой, броситься с лестницы! И кто это вообще придумал? Люди каждый день падают с лестниц, отряхивают с одежды пыль, встают и идут дальше, отделавшись лишь синяками! Лишить себя жизни – это все равно что добровольно обречь свою бессмертную душу на вечные муки и мерзкое существование в виде неприкаянного привидения, пугающего прохожих! И она совершенно справедливо заслуживает такой участи за то, что сделала, вот только не себя она наказала, а меня! Она станет мученицей, а меня объявят беспощадным убийцей, забравшим жизнь невинной Эми! Будь она проклята!

– Так ты думаешь, что она решилась на такие отчаянные меры и сама сломала себе шею, только чтобы очернить твое доброе имя? – недоверчиво переспросила я. – Не верю.

Роберт задумчиво проговорил:

– Быть может, она пыталась привлечь мое внимание, нанеся себе увечье, надеялась, что вернет этим мою любовь, но допустила ошибку – смертельную ошибку! Впрочем, это мог быть и несчастный случай, она очень неуклюжа.

– Какой же ты самовлюбленный индюк! Жестокий негодяй! – воскликнула я. – Умерла невинная женщина, женщина, которую ты когда-то любил или, по крайней мере, так утверждал, а ты и слезинки не обронил, ни одного сочувственного слова не произнес, лишь проклял ее за те трудности, что она своей смертью навлекла на твою голову!

– Когда-то я и вправду ее любил, – пожал плечами Роберт, наливая себе еще вина, – но с тех пор прошла уже целая вечность. Я был молод и глуп, думал членом, а не головой. Я буду честен с тобой, Елизавета, я рад, что она умерла. Искренне рад! Она была ошибкой давно ушедших дней, я женился на ней по зову плоти, и теперь ее кончина наконец исправила мою ошибку, вернула меня на путь, предначертанный звездами. Часть меня хочет отправиться в Камнор, упасть на колени и расцеловать каждую ступень лестницы, подарившей мне свободу!

Мне пришло в голову, что, должно быть, такие же чувства обуревали и моего отца, когда тот расправился с моей матерью. Он не стал устраивать пародии на суд, просто объявил, что правосудие свершилось, и велел французскому палачу обагрить свои руки ее кровью. Но именно он отдал приказ своему верному слуге Кромвелю, чтобы тот нашел или же подделал необходимые доказательства неверности его страстной возлюбленной, женитьбу на которой считал по истечении какого-то времени величайшей своей ошибкой. Именно его рукой был подписан смертный приговор моей матери.