Лимонов - Эммануэль Каррер

Эдуард познакомился с ним, приехав ненадолго в Москву: они встретились в телевизионной студии. Их пригласили на передачу, где оба должны были выступить в роли антигорбачевцев консервативного толка, а в качестве оппонентов им выставили демократов – бывших диссидентов и членов «Мемориала». Одетый в черную кожу, с дьявольской усмешкой на лице, Алкснис производил впечатление бездарного актера, старательно отрабатывающего порученную ему роль злодея, который намеревается отдать своих врагов на съедение крокодилам. Представляя в парламенте советских военнослужащих, несущих службу в Латвии, он обли чал прибалтийских сепаратистов, требовал судить их по зако нам военного времени и призывал к священному союзу «марксистов-ленинистов, сталинистов, неофашистов, православных, монархистов и безбожников», чтобы уберечь СССР от развала, к которому его подталкивали люди, эту страну не любившие и готовые отдать ее на разграбление иностранцам. Того, кто, как и мы, уже начал понимать политические взгляды нашего героя, не удивит, что эти двое быстро спелись. После передачи «черный полковник», как называли Алксниса, представил Эдуарда своим товарищам по оружию, имена которых я не стану здесь приводить и лишь кратко опишу сферу интересов этой симпатичной компании. Все они – и военные, и гэбэшники – заинтересованные читатели Mein Kampf и «Протоколов сионских мудрецов», издатели газетных листков, вроде ультранационалистского «Дня», провозгласившего себя «газетой духовной оппозиции» и прозванного демократами «соловьем Генштаба»: на его полосах Эдуард делал свои первые шаги в русской журналистике. Вернувшись в Париж, он не потерял контакта с Алкснисом: они перезванивались, перебрасывались факсами, возбуждая и накручивая друг друга мечтаниями о государственном перевороте, который казался им неизбежным.

Горбачев тоже – и это надо признать – постепенно терял чувство реальности, загоняя самого себя в угол. В январе 1991 года, пользуясь тем, что весь мир следил по телевидению за первой войной в Заливе, в Вильнюс вошли русские танки, но, натолкнувшись на сопротивление, вскоре отступили, оставив на улицах пятнадцать трупов. Вильнюсское «черное воскресенье» окончательно дискредитировало Горбачева в глазах демократов: как можно после этого говорить о социализме с человеческим лицом? Чтобы оправдаться, Горбачев объявил, что ничего не знал, и все задались вопросом, что же хуже: что он откровенно лжет или что совсем не контролирует ситуацию? Чтобы поставить Горбачева в неловкое положение перед любимым им Западом, военные, не докладывая ему, производят передислокацию войск, провоцируют инциденты на границе, стараясь подгадать их к международным встречам в верхах. Однако, странным образом, советского лидера это нимало не смущает. Напротив, на фотографиях он улыбается все лучезарнее. Будучи Генеральным секретарем партии, свой мандат он получил от нее и потому свысока смотрит на «так называемого демократа» Бориса Ельцина, только что, всенародным голосованием, избранного президентом России. Популярность Ельцина стремительно растет, но Горбачев, кажется, этого не замечает. Подал в отставку с поста министра иностранных дел верный Шеварднадзе, публично заявив, что страну ожидает диктатура, но Горбачев проигнорировал и это предупреждение. Еще более верный Яковлев в отставку не уходил, но каждый раз, прощаясь с очередным журналистом, говорил: «До новой встречи – если, конечно, я не окажусь в Сибири». С энергией отчаяния он снова и снова пытается предостеречь шефа в отношении фронды, зреющей в недрах Политбюро, но тот, пожимая плечами, отвечает: «Да все нормально, не надо преувеличивать, я их хорошо знаю, они неплохие мужики, хотя и упертые. Все под контролем».