Лимонов - Эммануэль Каррер

В битве гигантов между Горбачевым и Ельциным французы с самого начала взяли сторону первого, и я даже немного удивлен тем, что они остались верны своему выбору. Ельцина воспринимали как грубого, неотесанного мужлана, сыгравшего после августовского путча сомнительную роль, и за два срока его правления это мнение не изменилось. Нашим героем оставался Горбачев, а те, кто его сверг, были нам отвратительны. Ельцин выручил Горбачева из беды, но потом он его добивал так методично и настойчиво, что в конце концов трудно было сказать: добрый он или злой. Речи его граничили с популизмом, а некоторые считали, что он – прирожденный диктатор.

Что до моей матери, то она держалась того же мнения, что и подавляющее большинство русских, но во Франции ее не понимал никто: она считала Горбачева партийным аппаратчиком, не сумевшим совладать с процессом, который он же и запустил, сам того не желая. А Ельцин в ее глазах был человеком, олицетворявшим стремление его народа к свободе. Сформировавшись как личность в условиях коммунистического режима, он нашел в себе мужество порвать с ним. Он шел рядом с Еленой Боннер за гробом Сахарова. Он был первым в истории России всенародно избранным президентом. Он защищал Белый дом так же, как генерал Лафайет брал штурмом Бастилию; он отстранил от власти Компартию, душившую гражданские свободы, и ликвидировал Союз, где притеснялись национальные меньшинства. За два года Ельцин вырос в очень крупную историческую фигуру. Мог ли он, действуя в том же темпе, упрочить демократию, заложить основы рыночной экономики и нового общества в стране, до тех пор обреченной на невзгоды и отставание?

Чувствуя свою некомпетентность в экономике, Ельцин вытаскивает из рукава молодое дарование по имени Егор Гайдар, нечто вроде русского Жака Аттали[43], – пухлого отпрыска семейства из коммунистической номенклатуры, маниакально преданного идеям либерализма. Ни один теоретик Чикагской школы, ни один советник Рональда Рейгана или Маргарет Тэтчер не верил в могущество «невидимой руки рынка» столь же истово, как верил в него Гайдар. Россия никогда не знала ничего, более или менее похожего на рыночную экономику, и риск был велик. Ельцин и Гайдар решили, что надо действовать очень быстро, что нужен мощный рывок, чтобы опередить силу противодействия, губившую все русские реформы со времен Петра I. Пилюлю, которую необходимо было скормить больному, они окрестили «шоковой терапией», и шок действительно получился.

Начали с того, что освободили цены, и инфляция взлетела на 2600 %, что, по сути, подорвало развернувшийся параллельно процесс «ваучерной приватизации». 1 сентября 1992 года каждому гражданину России в возрасте старше одного года был выдан ваучер номинальной стоимостью 10 тыс. рублей, представляющий собой, условно говоря, его долю национального богатства. После семидесяти лет существования обобществленного хозяйства, в котором никто не имел права работать на себя, а собственность могла быть только общенародной, идея приватизаторов заключалась в том, чтобы заинтересовать людей, пробудить в них личную инициативу и тем самым дать толчок новой, частной экономике. Короче – рынку. Однако из-за чудовищной инфляции ваучеры дошли до своих владельцев, практически обесценившись. Оказалось, что эту бумажку можно было обменять разве что на бутылку водки. И люди стали в массовом порядке продавать их неким хитрецам, предлагавшим хорошую цену – скажем, не бутылку, а полторы.