Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Я размышлял об этом часа три, пока за руль не сел Гонзо. Тогда я стал глядеть в незнакомый потолок нового грузовика и мечтать о старом, пока меня не убаюкал звук проносящейся под нами дороги, а кусочек луны, видный в окно, не исчез за тучами. Я задремал. Когда Гонзо тормозил резче обычного или ветер за стеклами кабины брал более высокую ноту, я ненадолго просыпался и думал об огне.

Чудо огня заключается в том, что он гаснет. Горение – это химическая и иногда ядерная реакция, коллапс и рекомбинация вещей на самом глубинном уровне. Без него наше существование было бы невозможно, и вместе с тем в огне гибнет все живое. К счастью, его можно потушить.

Ну очень маленький пожар можно. Остальные приходится пережидать. Мы гордимся, что подчинили себе стихию; в 1945-м мы выпустили на волю внутриядерную энергию и возомнили себя бог знает кем, хотя за десять минут серьезного лесного пожара высвобождается столько энергии, сколько ушло на всю Хиросиму, а температура в четыреста раз превышает ту, с какой может совладать самое изощренное противопожарное оборудование.

Подобно империи, огонь должен распространяться. Он пожирает под собой землю и оттого должен постоянно двигаться дальше. Противопожарная полоса заведомо спаленной земли запрет огонь в клетке, и в итоге, если все сделать правильно, он погаснет и издохнет, как одинокий медведь. Кроме того, для реакции горения необходим кислород и высокая температура окружающей среды. Три золотых правила пожарника: прекрати доступ кислорода, охлаждай топливо и понижай общую температуру. Отсюда и наш план: взрыв затушит само пламя, сдует кислород и начнет тянуть со всех сторон холодный воздух. Реакция уничтожит основную часть топлива, поэтому – мы надеемся – процесс не повторится. Больше похоже на хирургию, чем на традиционное пожаротушение.

Интересно, как выглядит горящий ФОКС? А пахнет? Сколько мы сможем в нем находиться, пусть и в скафандрах? Могут ли бомбы от жара прийти в неисправность или взорваться раньше положенного? Я представил себе громадный белый столп, который ревет, точно гейзер, пожирает бочки и здания, втягивает воздух и ползет во все стороны, перекидываясь на деревья. Я представил черную траву, дымящуюся землю и многослойный пожар: сперва идут чистые, еще не воспламенившиеся газы, затем тонкая яркая линия, где они вспыхивают, и, наконец, вверх поднимается сияющий конус – оранжевый, белый или зеленый, в зависимости от состава горючего материала.

Внезапно до меня дошло, что я не сплю, а вижу все собственными глазами, смотрю на огонь сквозь стекло.

Девятая станция была похожа на крепость на холме: круг из башен, куполов и цистерн, прежде блестящих и как бы говорящих: «Все под контролем». Теперь же они стали тычинками пылающего, магниево-белого цветка. Жар чувствовался даже издалека, сквозь стекло. Температура вокруг главного склада достигала очень нехорошего уровня, и скоро вся станция расплавилась бы и стекла в землю. Язычки грязного пламени улетали в небо. Если эти язычки пересекут Границу – а ветер уже поднялся и дул в том направлении – мы, мягко говоря, потерпим неудачу.