Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Я похож на танцора брейка, выделывающего невероятное сальто. Отскакиваю от земли, задевая ее ресницами; хрупкие усики чувствуют так много: пересохший асфальт, пыль и гравий, пшеничное зернышко, незначительную клейкость поверхности. Воздух пахнет машинным маслом и зноем, пустынной травой и еще чем-то приторным. В следующий миг я выпрямляюсь и лечу в такой позе за грузовиком. Боль оседлала мою тень, сковала мои ангельские крылья. Кости поломаны, но, какие именно, я определить не в состоянии. Ноги проходят сквозь землю. Она слишком мягкая, чтобы выдержать мой вес. Как сладкая вата. Я – титан. Она удержит меня, только если я лягу, и мой выдающийся вес скомпенсирует большая площадь соприкосновения.

Лежу, но сознания не теряю. Теперь бы самое время, скакать-то я перестал, но, похоже, я забыл, как это делается. Вроде должна наступить темнота, затем кома и, надеюсь, благодатная смерть. Если такие явления еще существуют, то они ленятся или устроили забастовку. Либо я – пассажир второго класса, а обморочный вагон пока занят важными персонами.

Я лежу, прижавшись лицом к раскаленному асфальту. Ухо колет камешек. Словами не передать, как это раздражает. В довершение всего у меня начинаются галлюцинации. Какой-то человек в цилиндре орет, чтобы я очнулся, – смех да и только, я ведь бодрствую и прекрасно вижу все это безобразие. Незнакомец трясет головой и даже хлещет меня по щекам. Лупит, как девчонка. Ха! Меня же подстрелили. Что мне его оплеухи! Я не чувствую боли. Сообщаю ему об этом. У него большие коровьи глаза. Может, он и есть корова. Добрая корова, пришедшая посидеть со мной, пока я умираю. Он не льет слезы на мое лицо, а с коровьей непосредственностью его лижет. Ему хочется поговорить или печенья, а может, просто помочь собрату-млекопитающему. Корова-товарищ. Интересно, он расстроится, когда я умру? Может, лучше чуточку подождать, пока он исчезнет… Подождать, Товарищ Корова? Да, отвечает он. Подождать, подождать.

Я жду. На солнце очень зябко. Содрогаюсь. Корова обвивает меня хрупкими руками (мои галлюцинации, что хочу, то и ворочу!) и укладывает меня на свои коровьи коленки. Все коровы – девочки, или, по крайней мере, у всех коров есть колени. Коровы-мальчики бесколенны по причине их мужского строения. Подожди, говорит Товарищ Корова. Просто подожди.

В такой чертовски неудобной позе я лежу семь часов, девять минут и восемь секунд. Я их считаю. Товарищ Корова все это время сидит рядом, болтает без умолку и не дает мне уснуть, хотя мне очень хочется. Я становлюсь коровистом (по аналогии с маоистом и даосистом) – живу ради Товарища Коровы. Наконец в поле моего зрения вплывает, подобно сухопутному киту, огромный круглый автобус «Эйрбас», и из его брюха – через водительскую дверь – выскакивает Иона, который тут же принимается орать и отдавать приказы. Он очень толстый и, кажется, одет в саронг. Его люди перекладывают меня на носилки и творят волшебство, чтобы облегчить мои муки, но, увы, этого я не вижу: едва Иона понимает, что я в сознании, как начинает сыпать бранью и вливает в меня страшный бело-голубой холод, растекающийся от руки по всему телу. Я внезапно сознаю, что до сих пор боль не покидала меня ни на минуту.

И теряю сознание.

Глава XI

Неправильная загробная жизнь; дьявол; цирк да и только