Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим (1972)

И хоть отец в сиянии венца

Сидел пред ним — он не узнал отца.

Он жаждал слов: «Рустам перед тобою!»

Иное было суждено судьбою.

Все совершится, как предрешено,

Что от рожденья нам судьбой дано.

Под крыльями судьбины роковыми

И зрячие становятся слепыми.

Опять спросил Сухраб: «А это кто ж

Разбил шатер из кеевых вельмож?

Слоны стоят там, всадники хлопочут,

Карнаи там взывают и грохочут.

С изображеньем волка пышный стяг

Под свежим ветром веет в облаках.

На троне муж сидит, а перед троном

И счета нет почтительно склоненным.

Кто этот славный муж, откуда он,

Кто столь великой властью облечен?»

Хаджир ответил: «Это ставка Гива,

Он — сын Гударза, витязь горделивый.

Он столь высокой властью облечен,

Военачальник кею близкий он,

Любимый зять Рустама Тахамтана,

Ему подобных нет в войсках Ирана».

Спросил Сухраб: «А белый чей шатер

Там, на востоке, у подножья гор?»

Пред ним, в парче румийской, муж могучий.

Вокруг войска теснятся, словно тучи.

Их шлемы словно белые цветы,

И серебром сверкают их щиты.

Парчой украшен белый свод шатровый,

И трон из кости перед ним слоновой.

И все его убранство — дня светлей.

Кто это — самый пышный из князей?»

Хаджир сказал: «То Фарибурз-воитель,

Сын падишаха, славный предводитель».

Сказал Сухраб: «Венец ему к лицу,

А войско поклоняется венцу.

Высок престол, и царственно обличье.

Подходит сыну шахскому величье.

Скажи теперь, кто в желтом том шатре?

Над ним — горя, как тучи на заре,—

Знамена алые и голубые

Полощутся, блестят значки цветные.

На шелке стяга булава видна,

На древке серебром горит луна.

Кто в том шатре? Ты назови мне имя

Богатыря меж львами боевыми!»

Хаджир сказал: «Зовут его Гураз,

Он храбростью прославлен среди нас.

Он старший сын воинственного Гива,

Неутомимый, быстрый, прозорливый».

Отца приметы лев-Сухраб искал,

Но правду от него Хаджир скрывал.

Что в мире смертного произволенье,

Где все предначертало провиденье,

Где тайным все венчается концом,

Заранее решенное творцом?

Отравлен миром, в муках ты изноешь,

Коль счастье в доме временном построишь.

И у Хаджира вновь Сухраб спросил

О том, чье имя в сердце он носил.

О том шатре зеленом на вершине

Холма, о том могучем исполине.

Сказал Хаджир: «Мне нечего скрывать,

Тебе я клялся правду отвечать.

Посол из Чина он, — я полагаю…

А имени его я, шах, не знаю».

«Ты не правдив со мной, — Сухраб сказал,—

Ведь ты Рустама мне не указал.

С войсками все иранские владыки

Здесь на виду, а где ж Рустам великий?

Как может в тайне оставаться тот,

Кого Иран защитником зовет?

Ведь если шах Ирана скажет слово

И тучей встанет воинство хосрова,

Не даст он знака в бой вступить войскам,

Пока не встанет впереди Рустам!»

И вновь открыл Хаджир уста ответа:

«Рустам могучий здесь, конечно, где-то.

Или в Забуле, у себя в горах,

Теперь ведь время пировать в садах».