Танцующая в Аушвице - Паул Гласер (2010)

Подъехав к лагерю, я показываю разрешение на пропускном пункте, и меня провожают в комендатуру. Там пьют кофе несколько охранников. Все они — голландцы. Мне предлагают присесть и тоже угощают кофе. Мы мило болтаем с охранниками о всяких пустяках. Как бы между делом я рассказываю им про своего коллегу — большого специалиста в области бухгалтерского учета. Это просто его призвание, добавляю я. Но для работы в поле он слишком слаб здоровьем. Куда уместнее было бы использовать его на учете посадочного материала, при взвешивании и на упаковке, а также при заключении торговых сделок и формировании заказов. Тут от него будет куда больше пользы, чем от копания земли. Все это я говорю охранникам в надежде хоть как-то облегчить положение отца. Дежурный эсэсовец слушает меня внимательно и кивает. “Неплохая идея”, — бормочет он.

Потом в комендатуру заходит жандарм с сообщением, что мой коллега доставлен. Я быстро прощаюсь с охранниками и спешу к выходу. Жандарм любезно открывает передо мною дверь. На улице я сразу же вижу отца и, прежде чем он успевает что-то сказать, радостно восклицаю:

— А, вот он — мой коллега!

Кричу так громко, чтобы отец смог меня услышать и сориентироваться. Приветствуя в моем лице Лию Донкерс, он вежливо протягивает мне руку. Мы оба включаемся в игру — какие могут быть поцелуи и объятья между коллегами? Он хочет подойти ко мне ближе, но я упреждающе сжимаю ему руку, и мы держимся на расстоянии, иначе это будет слишком неосторожно.

— Как мило с твоей стороны, что ты заехала меня навестить, — говорит отец. — Как там на работе?

— На работе все в порядке. У нас теперь большой заказ из Германии, — отвечаю я. — Тебе привет от мефрау Ван Морсел и Яна.

Обменявшись приветствиями с отцом, я спрашиваю жандарма, можно ли нам с коллегой прогуляться по лагерю, а то я что-то слишком засиделась. Тот показывает мне дорожку, ведущую к полю, по ней мы можем пройтись. А по окончании встречи мне следует снова отметиться в комендатуре. Он поворачивается к нам спиной и отправляется по своим делам. Мы остаемся одни, идем по дорожке, но на полпути останавливаемся и садимся у обочины. Мы по-прежнему не касаемся друг друга — кто знает, чьи глаза отыщут нас в чистом поле, но теперь хоть можно нормально поговорить. Очень быстро я рассказываю отцу про маму и Джона. Отец выглядит усталым и, когда я спрашиваю его о здешнем житье-бытье, он ничего не скрывает.

— Работа тяжелая, а рабочий день — бесконечный, — говорит он. — Еды вроде бы достаточно, но вся она совершенно несъедобная. Сколько это еще продлится, я не знаю. По слухам, нас собираются отправить в Польшу, а оттуда приходят плохие вести.

Я пугаюсь, но не показываю вида. Стоит ли волновать отца еще больше?

— Хорошего мало, — киваю я. — Я уже не верю ни немцам, ни голландцам. Мы все для них — просто еврейская проблема. Так что ожидать можно чего угодно.

— Не знаю, что делать, — вздыхает отец. — По вечерам я чувствую себя таким усталым, что мне кажется, что назавтра я уже не встану. Глупо, что я по доброй воле подписался на этот лагерь. Меня уверили тогда, что в этом случае вас не тронут, но все это были пустые обещания…

— Наше доверие предали и будут предавать дальше, — обрываю его я, у нас нет времени на жалобы. — Поэтому есть только один выход из ситуации: позаботиться о том, чтобы ты смог отсюда бежать.

— Отсюда так просто не убежишь, — отец смотрит на меня удивленно. — Даже предположить не могу, как это сделать.

— А никто и не говорит, что это просто, — подтверждаю я. — Но лагерь не так уж хорошо охраняется. И к тому же вы выходите за территорию лагеря, в поле. Поэтому наверняка существует какая-то возможность сбежать, ее-то нам и следует вычислить. Но бежать тебе отсюда нужно обязательно. Я помогу. Обещаю придумать стоящий план.