Шли они пригнувшись, раздвигая поникшие ветви, стараясь не шуршать листьями. Наконец впереди замаячил просвет – большая поляна, а на ней поваленные сосны, должно быть выкорчеванные ураганом. Сосны упали крест-накрест, поломав друг другу сучья. Все было усыпано обломками ветвей.

Посреди обломков стоял Блэйд. Одежда перепачкана грязью, и сам такой же грязный, густые черные волосы спутаны. Он собирал хворост. Шмыгал туда-сюда, все быстрей и быстрей, а отец щелкал своим страшным кнутом и выкрикивал приказы.

– Вон ту ветку пропустил! – рявкал Белинджер. – Да что с тобой? Ничего не можешь сделать по-людски!

Сван, потрясенная, схватилась за руку Нобла, чтобы не упасть. Бэнвилл, оказавшийся по другую сторону старшего брата, уцепился за его рубашку. Нобл позволил брату и сестре держаться за него, но сам едва стоял на ногах.

И настала та самая минута. Блэйд замешкался, не успел увернуться от кнута и получил удар по лицу. Он жалобно взвизгнул и перестал метаться. Замер.

Сван с братьями в ужасе смотрели на друга. На кровь, что текла оттуда, где только что был его правый глаз.

Сван потеряла сознание.

Нобл успел подхватить сестру на лету. Бережно опустил на землю, чтобы она не ушиблась, а Белинджер не услышал. Бэнвилл уже не цеплялся за рубашку брата и стоял неподвижно, зажмурив глаза и сжав губы, и только Нобл видел, что случилось дальше.

Рас Белинджер взглянул на дело своих рук, покачал головой скорее с досадой, чем с раскаянием. Не выпуская из правой руки кнута, подошел к Блэйду, сгреб его в охапку и понес прочь под мышкой, как фермер визжащего поросенка. Прочь с поляны. Прочь с этого места.

Прочь.

Глава 24

Уиллади приметила детей еще на дальнем конце выгона, когда те перевалили через холм и направились к дому. Они шли коровьей тропой, которой ходили всегда. Уиллади много раз видела, как дети возвращаются по этой тропе, но никогда у нее не сжималось сердце, как сейчас.

Уиллади лущила на заднем дворе пурпурный горох; все пальцы были в лиловых пятнах, а миска на коленях наполнилась почти до половины. Уиллади отставила миску и поднялась, чтобы лучше видеть. Что-то случилось, не иначе. Для начала, Сван, против обыкновения, не идет впереди. А кроме того, Нобл ведет ее за руку.

Бэнвилл плетется сзади. Ничего удивительного, он всегда плетется сзади, но на этот раз плечи поникли и он без конца утирается рукавом.

– Той! – крикнула на весь двор Уиллади. – Той, скорей сюда, с детьми что-то не то!

Той был в «Открыт Всегда». Бар открывать было еще рано, даже до ужина далеко. Они с Бернис только что приехали, и Той зашел в бар прибрать. Когда он выбежал во двор, Уиллади уже мчалась к выгону. Той нагнал ее, когда она и дети встретились на середине пути и Уиллади обнимала всех троих разом.

– Это был ужас, – говорил Нобл, его трясло.

У Бэнвилла был такой вид, будто его вот-вот стошнит прямо на мать.

– Ему выбили глаз! – рыдал он. – Раз – и нет.

Сван колотила себя кулаками по ногам.

– Мы его предали! – кричала она. – Мы были рядом, все видели и предали его!

– Никого вы не предали, – твердо сказала бабушка Калла.

Вся семья собралась в гостиной. Калла, сидя в кресле-качалке, обнимала Сван. Бэнвилл залез к матери на колени, уткнулся в ее плечо. Нобл сидел чуть поодаль, на скамейке, обхватив себя руками.

– Мы его предали, предали, – рыдала Сван. – Даже не развернули язычки.

– Какие язычки? – встрепенулась Уиллади.

– Мы хотели напугать мистера Белинджера – звонить в колокольчики и дудеть в манки, – потерянно объяснил Нобл. Он ведь старший, должен был образумить остальных.

При слове «колокольчики» Сэмюэль горестно покачал головой.

– Как жрецы с трубами при штурме Иерихона, – продолжал Нобл. – Только язычки завернули в тряпки, чтоб не зазвенели раньше времени.