Возвращение Сэмюэля Лейка - Дженни Вингфилд (2011)

Лошади, как известно, выходят из фургонов задом, и первое, что увидели Сван с братьями, был круп Леди. Лучшего начала и не пожелаешь.

– Ох, какая красивая! – прошептал Нобл.

– Дааа… – благоговейно выдохнул Бэнвилл.

– Что красивое? Задница? – осведомилась Сван, вряд ли ее сделает счастливой один-единственный взгляд на конский круп.

Следом показалась и вся лошадь. Как раз подходящего размера – не большая, не маленькая. Серая в яблоках. Слегка провислая спина? Подумаешь, они и не заметили. Не первой молодости? С виду не скажешь. Что от них не укрылось, так это куцая грива, будто ребенок обкорнал ножницами (так и оказалось).

– Грива отрастет, – оправдывался Оделл. – Дочка моя чуть перестаралась.

Дети понимающе закивали: обкорнали чуток, с каждым может случиться.

Оделл продолжал:

– Она смирная, ласковая. Ей уже почти восемнадцать, прыть у нее не та, что прежде. Зато покладистая.

Бэнвилл догадался, что слово «покладистая» в отношении лошади значит несколько иное, нежели в отношении человека, и попросил объяснить.

– Это значит, если попросишь ее о чем-то, она из кожи вон вылезет, лишь бы вам угодить, – ответил Оделл.

Дети заулыбались. Все трое. Даже Сван. Лишь Той Мозес не улыбнулся. Он помрачнел и сказал, что если они станут требовать от лошади слишком многого, он знает, как срезать с вяза хорошую розгу.

Дети ездили без седла. Старое седло лежало у Тоя в сарае, но кожа потрескалась, да и великовато оно для Леди. И потом, дети решили: раз индейцы ездили без седла, то чем они хуже? Той взнуздал Леди, показал, как править мягко, чтобы удила не врезались в уголки рта. И оставил детей одних.

Ездили по двое: Сван было не стащить с лошади, а братья согласились кататься по очереди. Вокруг двора. Вокруг амбара. Потом по выгону. Но к ручью не приближались. Ручей – извилистая граница, где кончается безопасность и начинается неведомое зло. К встрече с ручьем они пока не готовы.

С Леди обращались по-королевски: морковка из кухни, сахар-рафинад из лавки, арбузы прямо с грядки возле коптильни.

– Вы ее до колик доведете своей добротой, – покачала головой бабушка Калла, поймав их за кражей яблок, что она отложила для пирожков.

Колики бывают у младенцев, от них еще никто не умирал, но Калла сказала: не знаете, как лечить лошадь, – не доводите до болей в животе. С тех пор дети почти перестали таскать для Леди еду, зато принялись ее холить.

Той научил их орудовать щеткой и скребницей, чистить лошади копыта.

– Для лошади первое дело копыта, – объяснял он. – Человек и на деревяшке может ковылять, а лошадь пропадет без колес, что ей Бог дал.

Дети захихикали: лошадь на колесах! – но призадумались, усмотрев в словах Тоя совсем иной смысл. В первый раз Той завел речь о своем протезе. В первый раз в жизни. Небрежно, мимоходом, будто на самом деле хотел сказать что-то другое. Будто посвящал их в свои тайны, впускал к себе в душу. Наверняка это случайность. Подумаешь, вырвалось. Той не бросается словами, не фамильярничает с чужими детьми – лучше на сей счет не обольщаться.

В ту ночь все трое спали крепче. Сван даже уснула в своей постели, а не в кресле. Но все-таки зажгла ночник, что купил отец на другой день после несчастья с Блэйдом. Сможет ли она когда-нибудь в жизни спать без ночника?

Глава 25

Сван спала как убитая. Она не слышала, как кто-то тихонько забрался в окно, но, когда он шмыгнул к ней под одеяло, Сван, вздрогнув, села на кровати. Не успев открыть рот, чтобы закричать, она узнала гостя – и счастливей минуты не было в ее жизни.

– Ты как сюда попал? – выдохнула она.

Блэйд Белинджер указал на окно. Он снова в «пижаме», на повязке – зловещее желтое пятно. Сван крепко обняла его. Блэйд уронил голову ей на плечо, уткнулся носом в шею.

– Я все видела, – призналась Сван, кляня себя за то, что не смогла помочь.