Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

— Благодарю тебя, благодарю! — продолжал Лагардер, прижимаясь губами ко лбу девушки. — Видишь, какое счастье ты мне даровала! Я смеюсь, я плачу, я пьян, я вне себя от радости! Наконец-то ты принадлежишь мне, Аврора, мне одному!.. Но что я такое недавно тут наговорил? Не верь этому, Аврора. Я молод! Я был неправ, я чувствую, как меня переполняют юность, силы, жизнь! Давай будем счастливы, счастливы долго-долго. Послушай, любимая, другие люди моего возраста гораздо старше меня. И знаешь, почему? Сейчас объясню. Они поступают так, как делал я, пока не встретил тебя на своем пути — любят, пьют, играют и всякое такое, и когда у них много того, что было у меня — пыла и отваги, они безрассудно расточают сокровища молодости. Но появилась ты, Аврора, и я сразу же стал скупцом. Дарованный провидением инстинкт велел мне прекратить это мотовство. И я стал копить, чтобы сохранить для тебя всю свою душу. Я спрятал в сундук жар моих лучших лет. Я перестал любить, перестал желать. Моя страсть, погруженная в сон, словно Спящая Красавица, проснулась только теперь, чистая и сильная. Моему сердцу всего двадцать лет. Ты слушаешь меня и улыбаешься, тебе кажется, что я сошел с ума. Я и впрямь обезумел от радости, но говорю я вполне разумно. Что я делал все эти годы? Я все время следил, как ты взрослеешь и расцветаешь, я подстерегал миг пробуждения твоей души, я искал свое счастье в твоей улыбке. Клянусь Господом, ты права: теперь я в самом возрасте для счастья и любви. Ты моя! Мы станем жить друг для этом мире нет. Мы отправимся в какое-нибудь уединенное убежище, далеко-далеко отсюда. Я скажу тебе, что будет в нашей жизни: любовь полною чашей, любовь, всегда любовь. Но скажи же что-нибудь, Аврора, не молчи! Девушка восхищенно слушала Анри.

— Любовь! — повторила она, словно радостную песню. — Всегда любовь!

— Ну, битый туз! — проговорил Плюмаж, державший за ноги барона де Барбаншуа. — Дедуля весит будь здоров, вот что я тебе скажу, мое сокровище!

Галунье держал за плечи того же барона де Барбаншуа — человека крайне недовольного и испытывающего глубокое отвращение к оргиям Регентства, который тем не менее в настоящий момент был пьян, как сразу несколько царей, путешествующих по Франции.

Господин барон де ла Юноде нанял за небольшую сумму Плюмажа и Галунье, чтобы те отнесли барона де Барбаншуа домой. Они шли по темному опустевшему саду.

— Эй! — воскликнул гасконец шагах в ста от палатки, где они ужинали. — Может, передохнем немного, миленький, а?

— Повинуюсь, — согласился Галунье. — Старик тяжел, а вознаграждение легковесно.

Когда они положили барона де Барбаншуа на траву, тот, немного придя в себя от ночной прохлады, тут же принялся за любимый припев:

— Куда мы идем? Куда?

— Клянусь преисподней, — заметил Плюмаж, — этот старый выпивоха — парень любопытный, не правда ли, голубчик мой?

— Мы идем на собственные похороны, — смиренно вздохнул Галунье.

Приятели уселись на скамью. Галунье достал из кармана трубку и принялся спокойненько ее набивать.

— Если это наш последний ужин, — промолвил он, — то он был неплох.

— Неплох, — подтвердил Плюмаж, высекая огонь. — Ризы Господни! Я, например, съел полторы пулярки.

— А какая крошка сидела со мной рядом! — отозвался Галунье. — Волосы белокурые, напудренные, а ножка такая, что уместится в горсти.

— Славненькая, ей-Богу! — воскликнул Плюмаж. — А какими она была обложена артишоками, гром и молния!

— Ее можно обхватить за талию четырьмя пальцами, ты заметил?

— Моя мне понравилась больше, — степенно возразил Плюмаж.

— Вот еще! — не согласился с товарищем Галунье. — Твоя была сухая и косоглазая.

Он имел в виду соседку Плюмажа за ужином. Тот схватил приятеля за загривок и поднял со скамьи.

— Сокровище мое, — сказал он. — Я не потерплю, чтобы ты оскорблял мой ужин. Извинись, прах тебя побери, а не то я раскрою тебе башку!