Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (1993)

На глазах у Авроры выступили слезы.

— Вы меня больше не любите, Анри, — пролепетала она. Лагардер взглянул на нее. В этот миг он походил на сумасшедшего. Ломая руки, он горько рассмеялся.

— Ах, теперь я ничего не знаю! — вымолвил шевалье, пошатываясь как пьяный; его разум и воля были сломлены. — Клянусь честью, я ничего не знаю! Что там, у меня в сердце? Ночь? Пустота? Любовь и долг — что я должен выбрать, скажи мне, моя совесть!

Он рухнул на стул и забормотал тоном слабоумного:

— Совесть, совесть, скажи: долг или любовь? Смерть или жизнь? Есть у этой женщины право или нет? А у меня оно есть?

Аврора не слушала бессвязные слова своего друга. Но она видела его отчаяние, и сердце ее разрывалось.

— Анри, Анри, — принялась она успокаивать Лагардера, опустившись перед ним на колени.

— Им не удастся купить мое священное право, — продолжал Лагардер, лихорадочное возбуждение которого сменил упадок сил. — Не купят, даже ценою жизни. А я отдал свою жизнь, это так. Что мне должны за это? Да ничего.

— Ради Бога, Анри, мой Анри, успокойтесь, объясните, в чем дело!

— Ничего! Я сделал это не для того, чтобы кто-то оказывался у меня в долгу! Что стоит моя преданность! Безумство!

Аврора схватила Лагардера за руки.

— Безумство! — яростно повторил он. — Я строил на песке, и порыв ветра разрушил хрупкое здание моей надежды, моя мечта канула в вечность!

Он не чувствовал ни нежного прикосновения пальцев Авроры, ни ее горячих слез, катившихся у него по руке.

— Я приехал сюда, — бормотал Анри, утирая лоб, — зачем? Разве я здесь кому-нибудь нужен? Кто я такой? Разве эта женщина не права? Я говорил громко, словно безумный… Кто мне сказал, что вы будете со мною счастливы?.. Вы плачете?

— Я плачу, потому что вы не в себе, Анри, — пролепетала бедняжка.

— Если вы заплачете потом, я умру.

— Но почему я потом должна заплакать?

— Откуда мне знать? Аврора, разве можно узнать женское сердце? Разве я сам знаю, любите вы меня или нет?

— Люблю ли я вас? — горячо и порывисто воскликнула девушка.

Анри жадно смотрел на нее.

— И вы спрашиваете, люблю ли я вас? — повторила девушка. — Вы, Анри, спрашиваете?

Лагардер закрыл ладонью ей рот. Она поцеловала его пальцы, и он отдернул руку, словно обжегся.

— Простите меня, — проговорил Лагардер, — я потрясен. И тем не менее мне следует знать. Вы не знаете себя, Аврора, а я вот должен. Послушайте меня и подумайте хорошенько: речь идет о счастье и горе всей нашей жизни. Умоляю, отвечайте, как велит вам совесть и сердце.

— Я отвечу вам, как ответила бы отцу, — сказала Аврора. Лагардер сделался мертвенно-бледен и закрыл глаза.

— Не называйте меня так, — пробормотал он так тихо, что Аврора его едва расслышала. — Никогда не называйте! Боже, — продолжал он, подняв повлажневшие глаза, — это единственное слово, которым я приучил ее себя называть. Да и кого она видит во мне, если не отца?

— О, Анри… — начала Аврора, которую неожиданный румянец сделал еще прелестнее.

— Когда я был ребенком, — размышлял вслух Лагардер, — тридцатилетние мужчины казались мне стариками.

Мягким и чуть дрожащим голосом он спросил:

— Сколько, по-вашему, мне лет, Аврора?

— Какая мне разница, сколько вам лет, Анри!

— Но я хочу знать, что вы обо мне думаете. Так сколько же?

В эти секунды Лагардер был похож на обвиняемого, который ждет приговора.

У любви, этой грозной и могучей страсти, бывает порой странный оттенок ребячества. Аврора опустила взор, грудь ее вздымалась.

Впервые в жизни Лагардер увидел, как в девушке пробудилась стыдливость, и перед ним словно открылись ворота в рай.

— Я не знаю, сколько вам лет, Анри, — ответила она, — но слово, которым я вас только что назвала, слово «отец», я всегда произношу с улыбкой.

— Почему же с улыбкой, дитя мое? Я вполне мог бы стать вашим отцом.