Крик дьявола - Уилбур Смит (1968)

Находясь на хребте, он отметил ее как рубеж, откуда будет вести огонь – менее чем в пятидесяти ярдах от фигового дерева и под прямым углом к слону. Он сможет укрыться за камнем, стреляя с колен.

Взволнованный, охваченный непонятно откуда взявшимся предчувствием неудачи, словно кто-то может вдруг вырвать из рук подносимую к губам вожделенную чашу или страстно желанная дева в последний миг выскользнет из объятий, Флинн двинулся вперед. Извиваясь, с лицом, искаженным в нервном предвкушении, он дополз до скалы.

Осторожно перекатившись на бок с прижатым к груди тяжелым ружьем, он медленно сдвинул замок и раскрыл ружье, так что механический щелчок прозвучал приглушенно. Из патронташа он вынул два толстых патрона и внимательно осмотрел гильзы на предмет вмятин и следов окисления, с облегчением отметив, что пальцы почти не дрожат. Он вставил патроны в пустые глазницы казенной части ствола, и они с мягким металлическим цоканьем скользнули в предназначенные им штатные места. В конце каждого вдоха Флинна слышалась слабая хрипотца. Закрыв ружье, он большим пальцем сместил предохранитель вперед, в положение «огонь».

Упираясь плечом в шероховатый, нагретый солнцем гранит, Флинн подтянул ноги к животу и осторожно перекатился на колени. С низко опущенной головой, прижимая к себе ружье, он приподнялся на коленях позади скалы и впервые за целый час осмелился поднять голову. Он поднимал ее очень медленно, дюйм за дюймом, – кристаллическая поверхность гранита медленно проплывала у него перед глазами. И вдруг его взору открылись менее пятидесяти ярдов открытого пространства, отделявшего его от слона.

Тот стоял к Флинну боком, но голова пряталась среди ветвей и листвы фигового дерева. С этого места стрелять в голову не получалось. Его глаза скользнули вниз к ноге, и он увидел под толстой серой кожей очертания кости. Он наметил точку в области сустава, и его взгляд вернулся к грудной части туловища. Он представлял, как где-то там, за ребрами, поддерживая жизнь в этом большом организме, тихо, подобно гигантской морской анемоне, пульсирует мягкое розовое сердце.

Флинн поднял ружье и положил его перед собой на скалу. Окинув взглядом оба ствола, он заметил сухую травинку, намотавшуюся на мушку прицела. Он опустил ружье и ногтем большого пальца выковырял мешавшую травинку. Затем снова поднял ружье и попробовал прицелиться.

Черный шарик мушки привычно расположился в V-образном прицеле, он поводил мушкой по боку старого самца и вновь вернулся к груди. Все было готово к смертельному выстрелу. Указательный палец мягко и бережно лег на курок.

Крик был слабым, едва слышным в наполненных горячим воздухом бескрайних сонных просторах Африки. Он доносился откуда-то сверху.

– Флинн! – И вновь: – Флинн!

Подобно взрыву, стоявший под фиговым деревом старый самец с невероятной скоростью сорвался с места, задрав здоровенные бивни. Он стал удаляться от Флинна кажущейся неловкой, шаркающей поступью; ствол дерева прикрывал его бегство.

В течение нескольких мгновений ошарашенный Флинн еще прятался за глыбой; шансы на удачный выстрел с каждой секундой таяли. Вскочив на ноги, он бросился к фиговому дереву, еще рассчитывая с ходу попасть куда-нибудь в область спины – туда, где она изгибалась вниз от массивных горбов к облысевшему хвосту.

Резкая боль пронзила его ногу, когда он всем весом наступил на трехдюймовый шип буйволиной колючки. Красноконечный, острый, как шило, он вошел ему в ступню в районе подъема стопы чуть не на всю длину, и, вскрикнув от боли, Флинн рухнул на колени.

Примерно в двух сотнях ярдов старый самец исчез в лесистой лощине.

– Флинн! Флинн!

Сопя от боли и негодования, Флинн сидел на траве, подогнув больную ногу в ожидании Себастьяна Олдсмита.

– Я подпущу его поближе, – приговаривал Флинн.