Крик дьявола - Уилбур Смит (1968)

С остальными тремя каноэ мамаша-бегемотиха поступила точно таким же образом, и в течение всего нескольких минут протока была усеяна плавающими обломками и барахтающимися в панике людьми. К счастью, они оказались не более чем в десяти футах от берега. Первым на сушу выбрался Себастьян. Впрочем, и остальные от него не сильно отстали. Едва оказавшись на берегу, все с места стартовали по саванне, как участники кросса, потому что появившаяся из воды бегемотиха, явно не удовлетворившись разгромом флотилии, всем своим видом показывала, что не прочь рассечь парочку незваных гостей своими похожими на гильотину челюстями.

Ярдов через сто она отказалась от погони и поспешила назад к воде, торжествующе фыркая и подергивая маленькими ушками. Бегуны же пробежали еще с полмили.

На ночь они расположились там же, без воды, одежды и оружия, а наутро после оживленного военного совета Себастьян был избран отправиться к реке и разведать, продолжала ли бегемотиха контролировать протоку. Поспешно вернувшись, он сообщил, что ситуация не изменилась.

Пришлось прождать еще три дня, пока мамаша с отпрыском не удалились. Это было время страданий от холода и голода, но в самом тяжелом положении оказался Флинн О’Флинн, чей ящик джина покоился под водой на глубине восьми футов. Утро третьего дня грозило ему очередным приступом белой горячки. Как раз перед уходом в очередную ежеутреннюю разведку на протоку Себастьян узнал от взволнованного Флинна, что у него на голове сидят три синих скорпиона. После короткого испуга Себастьян попытался стряхнуть с головы воображаемых скорпионов и тут же растоптать их. Флинн был удовлетворен.

Вернувшись с реки, Себастьян сообщил, что бегемотиха с чадом покинули остров и появилась возможность начать спасательные работы.

Выражая протест и ссылаясь на крокодилов, Себастьян, раздевшись, все-таки отважился зайти в воду и первым делом выудил драгоценный ящик джина.

– Храни тебя Господь, мой мальчик, – пробормотал Флинн, торопясь откупорить бутылку.

К утру Себастьяну удалось, оставшись нетронутым крокодилами, вызволить почти всю их экипировку вместе с награбленной добычей, и они пешком отправились в Лалапанзи.

Это была их последняя остановка на пути домой, и Себастьян чувствовал, что начинает сгорать от нетерпения. Он страстно хотел к Розе с Марией и был твердо намерен добраться домой к вечеру.

– Давай, Флинн. Пошли. – Он вытряхнул из кружки остатки кофейной гущи и, отбросив в сторону одеяло, крикнул сгрудившимся возле другого костра Мохаммеду с носильщиками.

– Сафари! В путь!

Девять часов спустя на закате дня он, взобравшись на последний хребет, чуть передохнул на его вершине.

Весь день, увлекаемый непреодолимым желанием, он ускорял шаг и оставил Флинна с колонной тяжело груженных носильщиков далеко позади.

И вот он стоял в одиночестве, ничего не понимая, глядя на все еще курящиеся обугленные останки Лалапанзи.

– Роза!

Ее имя прозвучало воплем отчаяния, и он как безумный бросился вперед.

– Роза! – кричал он, мчась по обожженной и вытоптанной лужайке. – Роза! Роза! Роза!

Отражаясь от окружавших холмов, имя отзывалось многократным эхом.

– Роза! – Заметив что-то среди кустов на краю лужайки, он побежал туда. Старая Нэнни с почерневшей засохшей кровью на цветастой ночной сорочке была мертва. – Роза! – Он бросился к дому.

Пепел теплым облаком клубился у ног, когда он заскочил на веранду.

– Роза! – Он перебирался через рухнувшие стропила, и его голос гулко раздавался в пустом каркасе дома без крыши.

Задыхаясь от вони горелого тряпья, шерсти и дерева, Себастьян вновь позвал уже охрипшим голосом:

– Роза!

Он обнаружил ее на выгоревшей кухне и решил, что она тоже мертва. Она лежала возле треснувшей и почерневшей стены. Ее ночная сорочка была изодрана и обгорела, закрывавшие лицо спутанные пряди волос были покрыты пеплом.