Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Случаи «антисоветской деятельности», которые приравнивались к измене Родине, на передовой «выявляли» относительно редко. Командиры Красной армии предпочитали следовать девизу русской армии 1812 года: «Когда солдаты ворчат, офицерам лучше их не слушать».[392] Они понимали, что на войне, ежеминутно рискуя жизнью, человек имеет право сказать правду. В кругу своих товарищей на передовой солдаты открыто ругали партийных функционеров за некомпетентность, лживость и грубость. Красноармейцы в любой момент могли погибнуть, поэтому многие не испытывали страха перед политруками и особистами. Их окопы находились так близко к немецким позициям, что они не видели особой разницы между вражеской пулей и «последним пайком Советского государства»[393] – девятью граммами свинца расстрельной команды НКВД.

В тылу тоже «раскрывалось» немало случаев «антисоветской пропаганды», и новобранцы часто доносили на своих же товарищей. Житель Сталинграда, попавший в 178-й учебный батальон, в сердцах сказал, что зимой все они замерзнут, если раньше не умрут от голода, и был тотчас арестован «благодаря политической сознательности призывников К. и У.».[394] Паранойя, свойственная НКВД, стала распространяться даже на транспортные и инженерные подразделения Сталинградского фронта, находившиеся на левом берегу Волги. В октябре в этих войсках за «антисоветскую пропаганду пораженческого толка» были арестованы 12 солдат и пять офицеров, в том числе двое из высшего комсостава. «Большинство арестованных родом с оккупированных территорий», – подчеркивалось в донесении, и далее ничтоже сумняшеся добавлялось, что они «собирались изменить Родине и перейти к врагу».[395]

Статьи в газетах, в которых утверждалось, что бойцы обсуждают в землянках и блиндажах героическое руководство армией Верховного главнокомандующего и идут в атаку с криками «За Сталина!», – не более чем пропагандистская уловка. Юрий Белаш, поэт-фронтовик, однажды откровенно сказал: «Если быть честным до конца, в окопах мы меньше всего думали о Сталине».

В газетах постоянно писали о героических поступках представителей всех родов войск на всех фронтах, но и в официальной пропаганде находило открытое подтверждение полное пренебрежение человеческой жизнью со стороны командования. Корреспонденты растиражировали слова Чуйкова, сказанные им на заседании военного совета армии: «Каждый солдат должен стать одним из камней стен Сталинграда». А кто-то из офицеров его штаба при этом добавил: «62-я армия скрепила камни в городе Сталина живым цементом».[396] Эта тема получила воплощение в гигантском мемориале, возведенном после войны на Мамаевом кургане, где фигуры солдат среди городских развалин выполнены в виде барельефов.

Отношение командования к простым солдатам как к чему-то второстепенному, чем можно легко пожертвовать, прослеживалось во всем. Обмундирование защитников Сталинграда было до крайности изношенным, но новое шло не им, а солдатам дивизий, которые формировались на востоке. Тем, кто сражался в городе, проще было снять все, что им нужно, с тел убитых товарищей, чем допроситься у интендантов. Иногда солдаты ночью ползали на «ничью» землю и снимали с трупов одежду и обувь. Вид павших товарищей, лежащих на открытом месте в одном исподнем, на многих действовал угнетающе, но что было делать? С наступлением зимы особую ценность приобрели белые маскхалаты. Раненые солдаты спешили снять их, чтобы те не испачкались кровью. Нередко тяжелораненые бойцы просили у своих товарищей прощения за пятна крови на маскхалате…