Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Около 3500 артиллерийских орудий и тяжелых минометов сосредоточили огонь на двух главных участках, выбранных для атак с севера, – они прокладывали дорогу для 10 стрелковых дивизий, трех танковых и двух кавалерийских корпусов. Первые залпы прозвучали в тишине, подобно внезапным раскатам грома. Корректировать огонь из-за тумана оказалось невозможно, но все было пристреляно заранее. Снаряды артиллерийских орудий и «катюш» ложились точно в цель.

Земля задрожала, словно при землетрясении. Лед в лужах трескался, и они становились похожи на старые зеркала. Обстрел оказался настолько сильным, что в 40 километрах южнее места, где должно было начаться наступление, проснулись офицеры 22-й танковой дивизии.[575] Они не стали дожидаться приказа. Все и так было ясно. Танки начали готовить к бою, а сотрудники медицинской службы быстро собирались на передовую.

Солдаты Донского и Сталинградского фронтов тоже слышали отдаленные артиллерийские раскаты. Они спрашивали у своих командиров, что происходит, но в ответ звучало одно и то же: «Я ничего не знаю».[576] Обстановка секретности была такой строгой, что в войсках о наступлении узнали только тогда, когда исход сражения был уже предопределен. Разумеется, многие догадывались о том, что это может значить, и с трудом скрывали еще не радость – возбуждение. Двенадцать дней назад Сталин в своей речи, посвященной 25-й годовщине Октябрьской революции, намекнул на возможность активных действий. Он сказал: «Будет и на нашей улице праздник».[577]

Через час, не дожидаясь поддержки танков, вперед двинулись советские стрелковые дивизии. Артиллерийские орудия и «катюши» продолжали стрелять вслепую, но теперь перенесли огонь в глубь румынской обороны. Плохо вооруженные румынские пехотинцы, ошеломленные массированным артобстрелом, тем не менее оказали серьезное сопротивление. Они сражались храбро. «Атака отражена»,[578] – докладывал немецкий офицер связи, находившийся в расположении 13-й пехотной дивизии союзников. Второй штурм, на этот раз при поддержке танков, тоже не увенчался успехом.

Внезапно советская артиллерия прекратила огонь. Туман так и не рассеялся. Может быть, поэтому наступившая тишина казалась особенно гнетущей. И тут румыны услышали рев танковых двигателей.

В результате массированной артподготовки на нейтральной полосе образовалось месиво из снега и грязи. «Тридцатьчетверкам» идти по нему было очень трудно. А ведь нужно было двигаться по узким проходам, проложенным среди минных полей. Саперы сидели на броне машин второй-третьей линии. Если танк, шедший впереди, подрывался на мине, звучала команда: «Саперы, вперед!»[579] – и они под огнем румынской пехоты расчищали новые проходы.

Румынские солдаты доблестно отразили еще несколько атак советской пехоты. Они подбили много танков, однако, не имея в достаточном количестве противотанкового оружия, были обречены. Советские Т-34 группами прорвали линию обороны румын, а потом атаковали их с флангов и с тыла. Чтобы выиграть так необходимое им время, советские военачальники спланировали лобовой удар бронированными формированиями. Он был полностью реализован, и к середине дня румынская оборона оказалась прорвана. 4-й танковый и 3-й гвардейский кавалерийский корпуса пронеслись по позициям 4-го румынского корпуса у Клетской и устремились на юг. Советские кавалеристы на неказистых малорослых казачьих лошадях, с автоматами за спиной, галопом скакали по заснеженной степи, почти не отставая от танков.

Через полчаса 30 километрами западнее 5-я танковая армия генерала Романенко прорвала оборону 2-го румынского корпуса. Т-34 смяли проволочные заграждения и проутюжили гусеницами окопы. В прорыв тотчас устремился 8-й кавалерийский корпус. Перед ним была поставлена задача оборонять правый фланг и расширять наступление на запад.