Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Самым поразительным можно считать бездействие в это время Паулюса. Он вообще ничего не делал. Механизированные соединения так и не были объединены. Части 16-й и 24-й танковых дивизий продолжали участовать в боях в Сталинграде, но для того, чтобы организовать им и другим соединениям бесперебойную доставку боеприпасов и горючего, командующий тоже не принял никаких мер.

Во второй половине дня 19 ноября советские танковые колонны в ледяном тумане продолжали двигаться на юг. Ориентиров в заснеженной степи было крайне мало, поэтому танкисты использовали в качестве проводников местных жителей, но это не спасало положение. Видимость была настолько плохой, что командирам приходилось ориентироваться по компасам.

Кое-где снег полностью занес глубокие балки. Местами над сугробами виднелась высокая трава, покрытая инеем, а дальше обманчивой гладью простиралось ровное поле. Танки бросало из стороны в сторону, и только мягкие кожаные шлемофоны спасали экипажи от болезненных ударов головой о броню. Травм было много, в основном танкисты ломали конечности, чаще руки, однако остановить продвижение колонн вперед не могло ничто. Сзади сверкали вспышки и грохотали разрывы: это советская пехота заканчивала выбивать противника уже со второй линии обороны.

Командиров частей 4-го танкового корпуса, наступающего южнее Клетской, беспокоил левый фланг. Здесь в любой момент можно было ждать контратаки. Немцы понимали, что своими силами румыны это сделать не смогут, и, по логике, должны были прийти на помощь союзникам. Буран между тем усиливался. Снег забивал смотровые щели и не давал возможности целиться. В половине четвертого начало темнеть, и командиры приказали включить огни. Иначе продолжать движение было бы невозможно.

На западном фланге прорыва танкисты 26-го танкового корпуса генерала Родина увидели впереди зарево пожара. Горели колхозные постройки. Их подожгли спешно отступавшие немцы. Значит, противнику стало известно о приближении советских войск. Это предположение тут же подтвердилось – немецкая артиллерия открыла огонь, и механикам-водителям пришлось выключить дальний свет.

Части 1-го советского танкового корпуса Буткова, действовавшего справа от соединений Родина, встретились с пресловутым 48-м танковым корпусом немцев. Немецкие танкисты еще не успели полностью исправить неполадки в энергосистеме, а узкие гусеницы их машин то и дело увязали в снегу. Бой в сгущающихся сумерках получился беспорядочным. Немцы полностью лишились своего обычного преимущества тактического мастерства и слаженности действий.

Отданный наконец приказ штаба 6-й армии перебросить из Сталинграда часть 11-го корпуса и 14-ю танковую дивизию, чтобы ликвидировать прорыв у Клетской, безнадежно запоздал. Командование группы армий Б и 6-й армии не имело четкой информации о положении дел и отдавало распоряжения вслепую. «Ситуацию невозможно прояснить даже с помощью воздушной разведки»,[584] – писал в своем дневнике генерал фон Рихтгофен. Русским удалось еще больше запутать противника, предприняв отвлекающие атаки почти на всех участках обороны 6-й армии.

В 17:00, к тому времени как 4-й танковый корпус Кравченко продвинулся вперед уже больше чем на 35 километров, 11-му танковому корпусу генерала Штрекера было приказано организовать новую линию обороны, идущую на юг, чтобы защитить тыл 6-й армии. При этом немецкие военачальники, в частности Рихтгофен, все еще не понимали цель Красной армии. «Будем надеяться, – написал он, – что русские не дойдут до железнодорожной линии, главной артерии нашего снабжения».[585] Немцам и в голову не приходило, что советские полководцы собираются полностью окружить 6-ю армию.