Королева - Салли Беделл Смит (2013)

Кульминацией этого насыщенного дня стал визит в “Блумингдейл” – подготовленный заранее, в отличие от спонтанного посещения супермаркета девятнадцать лет назад. На этот раз представители магазина водили королеву от одной экспозиции до другой по всем трем этажам. Она осматривала копии чиппендейловских стульев, отмечая, что сиденья у них шире, чем в Британии, и восхищалась моделями Кельвина Кляйна, демонстрирующими модные твидовые юбки миди. “Боже, неужели здесь действительно носят такие длинные?” (70) – удивилась она. Филиппу предложили другой маршрут, развлекая “камнями-питомцами” и говорящими калькуляторами в отделе популярных новинок.

Затем королевская чета устроила небольшой обед на три дюжины гостей на борту “Британии”, похожей, по мнению “The New York Times”, на “английский загородный особняк – тот же скромный шик пиджаков с заплатами на локтях, подушки в цветочек, семейные фотографии, плетеные кресла и сувениры, напоминающие об имперском прошлом, – вот акульи зубы с Соломоновых островов, а вот золотой кубок в память о победе Нельсона в Трафальгарской битве” (71). Один разговорчивый член экипажа признался потом репортеру “The Times”: “У нас бывают феерические вечеринки, когда королевы нет, и герцог остается на борту один” (72). На самом деле феерии хватало и в присутствии Елизаветы II – когда королевская семья и придворные, наряжаясь в театральные костюмы, разыгрывали забавные скетчи по сценариям Мартина Чартериса с песнями и плясками под аккомпанемент прикрученного к полу пианино.

После обеда состоялся прием еще на две сотни гостей, в числе которых был и каноник Джон Эндрю. Он сопровождал Шермана Дугласа, дружившего с королевой с конца 1940-х, когда отец Шермана, Льюис Дуглас, служил послом США в Британии. При виде Эндрю Елизавета II рассмеялась: “Вы так смешно смотрелись, когда стояли там один на углу!” (73) Когда они с Шерманом расцеловались, подошел Филипп с наклейкой “Большого яблока” на лацкане смокинга (наклейки раздавались в ходе рекламной кампании, пропагандирующей Нью-Йорк). “Это что еще такое?” – спросил Джон Эндрю. Герцог снял наклейку и прилепил ее священнику на лоб. “Вот!” – сказал он, и королева снова рассмеялась.

Следующие два дня Елизавета II путешествовала по Восточному побережью – сперва в Монтичелло – усадьбу Томаса Джефферсона – и Вирджинский университет, затем в Ньюпорт на Род-Айленде, где Форды присутствовали на обеде на борту “Британии”. Закончилось путешествие в Бостоне, “осмотром череды памятников событиям 1776 года” (74). Произнося речь в старом здании парламента, королева отметила, что находится в городе, “где все начиналось”. Когда “Британия” выходила из бостонской гавани, держа курс на Галифакс в канадской Новой Шотландии, судовой оркестр играл “Старое доброе время” [21] (“Auld Lang Syne”). “Мне напомнили, как замечательно, когда восстанавливается былая дружба, – поведала позже Елизавета II. – Кто бы мог подумать двести лет назад, что потомок короля Георга III будет принимать участие в подобном праздновании?” (75)

В том же темпе визит на Американский континент продолжался еще две недели в Канаде, где королева открывала Олимпийские игры в Монреале и болела за свою дочь в составе британской конноспортивной команды. Когда во время троеборья лошадь Анны споткнулась о барьер и сбросила седока на землю, Елизавета II в тревоге кусала ногти и пристально всматривалась в трек. Однако Анна, стойкостью не уступающая матери (76), вскарабкалась обратно в седло и продолжила скачку, несмотря на ушибы и легкое сотрясение, стершее эти соревнования у нее из памяти.