Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

– Нет, секрет в другом: она знает, что я знаю, как она старается. А это очень важно. Плохо то, что им с Джимом скоро придется проглотить много разных гадостей. У Джима, надеюсь, хватит выдержки, но Глазастик, когда заденут ее гордость, сразу кидается в драку…

Я думала, тут дядя Джек не смолчит. Но он и на этот раз сдержал слово.

– А будет очень скверно, Аттикус? Ты как-то еще толком не рассказал.

– Хуже некуда, Джек. У нас только и есть показания негра против показаний Юэлов. Все сводится к тому, что один твердит – ты это сделал, а другой – нет, не делал. И конечно, присяжные поверят не Тому Робинсону, а Юэлам… ты имеешь представление о Юэлах?

Дядя Джек сказал – да, припоминаю, и стал описывать Аттикусу, какие они.

Но Аттикус сказал:

– Ты отстал на целое поколение. Впрочем, нынешние Юэлы ничуть не лучше.

– Так что же ты думаешь делать?

– Да уж присяжных-то я встряхну, постараюсь вызвать разногласия… притом ведь еще можно подать апелляцию. Право, пока трудно что-либо сказать, Джек. Знаешь, я надеялся, что мне никогда не придется вести такое дело, но Джон Тейлор прямо указал на меня и сказал, что тут нужен я – и никто другой.

– А ты надеялся, что минует тебя чаша сия?

– Вот именно. Но как, по-твоему, мог бы я смотреть в глаза моим детям, если бы отказался? Ты и сам понимаешь, чем это кончится, Джек, и дай им Бог пройти через все это и не озлобиться, а главное, не подхватить извечную мейкомбскую болезнь. Не понимаю, почему разумные люди впадают в буйное помешательство, как только дело коснется негра… просто понять не могу. Одна надежда, что Джим и Глазастик со всеми вопросами придут ко мне, а не станут слушать, что болтают в городе. Надеюсь, они мне достаточно верят… Джин-Луиза!

Я так и подскочила. Заглянула в дверь.

– Да, сэр?

– Иди спать.

Я побежала к себе и легла. Какой молодец дядя Джек, не выдал меня! Но как Аттикус догадался, что я подслушиваю? Только через много лет я поняла: он говорил для меня, он хотел, чтобы я слышала каждое слово.

Глава 10

Аттикус был слабосильный, ведь ему было уже под пятьдесят. Когда мы с Джимом спросили, почему он такой старый, он сказал – поздно начал, и мы поняли: поэтому ему далеко до других мужчин. Он был много старше родителей наших одноклассников, и, когда другие ребята начинали хвастать: а вот мой отец… – мы волей-неволей помалкивали.

Джим был помешан на футболе. Аттикус о футболе и думать не хотел, а если Джим пытался его затащить, неизменно отвечал: для этого я слишком стар.

Ничем стоящим наш отец не занимался. Работал он в кабинете, а не в аптеке. Хоть бы он водил грузовик, который вывозил мусор на свалки нашего округа, или был шерифом, или на ферме хозяйничал, или работал в гараже – словом, делал бы что-нибудь такое, чем можно гордиться.

И, ко всему, он носил очки. Левым глазом он почти ничего не видел, он говорил, левый глаз – родовое проклятие Финчей. Если надо было что-нибудь получше разглядеть, он поворачивал голову и смотрел одним правым.

Он не делал ничего такого, что делали отцы всех ребят: никогда не ходил на охоту, не играл в покер, не удил рыбу, не пил, не курил. Он сидел в гостиной и читал.

При таких его качествах мы бы уж хотели, чтоб его никто не замечал, так нет же: в тот год вся школа только и говорила про то, что Аттикус защищает Тома Робинсона, и разговоры эти были самые нелестные. Когда я поругалась с Сесилом Джейкобсом, а потом ушла, как последняя трусиха, ребята стали говорить – Глазастик Финч больше драться не будет, ей папочка не велит. Они немного ошиблись: я не могла больше драться на людях, но в семейном кругу дело другое. Всяких двоюродных и пятиюродных братьев и сестер я готова была отдубасить за Аттикуса всласть. Фрэнсис Хенкок, к примеру, испробовал это на себе.