Убить пересмешника - Харпер Ли (1964)

Очень сложными путями. Дилл немного подкрепился и начал рассказывать: новый отец невзлюбил его, посадил в подвал (в Меридиане все дома с подвалами) и обрек на голодную смерть; но его тайно спас фермер, который проходил мимо и услыхал его крики о помощи: добрый человек через вентилятор по одному стручку высыпал ему в подвал целый мешок гороха, и Дилл питался сырым горохом и понемногу вытащил цепи из стены и выбрался на свободу. Все еще в наручниках, он бежал из города, прошел две мили пешком и тут повстречался с маленьким бродячим зверинцем, и его сразу наняли мыть верблюда. С этим зверинцем он странствовал по всему штату Миссисипи, и, наконец, безошибочное чутье подсказало ему, что он находится в округе Эббот, штат Алабама, и ему надо только переплыть реку, чтобы оказаться в Мейкомбе. Остаток пути он прошел пешком.

– Как ты сюда попал? – спросил Джим.

Он взял у матери из кошелька тринадцать долларов, сел в Меридиане на девятичасовой поезд и сошел на станции Мейкомб. Десять или одиннадцать из четырнадцати миль до Мейкомба он шел пешком, и не по шоссе, а пробирался кустами, потому что боялся – вдруг его ищет полиция, а остаток пути доехал, прицепившись сзади к фургону с хлопком. Под моей кроватью он пролежал, наверно, часа два; он слышал, как мы ужинали, и чуть не сошел с ума от стука вилок по тарелкам. Он думал, что мы с Джимом никогда не ляжем спать; он уж хотел вылезти и помочь мне поколотить Джима, ведь Джим стал куда больше и выше меня, но ясно было, мистер Финч скоро придет нас разнимать, – вот он и не вылез. Он был ужасно усталый, невообразимо грязный и наконец-то чувствовал себя дома.

– Родные, конечно, не знают, что ты здесь, – сказал Джим. – Если б тебя разыскивали, мы бы уже знали…

– Они, наверно, до сих пор меня ищут в Меридиане по всем киношкам, – ухмыльнулся Дилл.

– Непременно дай знать матери, где ты, – сказал Джим. – Надо дать ей знать, что ты здесь…

Дилл бросил на него быстрый взгляд, и Джим опустил глаза. Потом поднялся и нарушил последний закон чести, который свято соблюдали в детстве. Он вышел из комнаты.

– Аттикус, – донесся его голос из коридора, – можно тебя на минуту?

Чумазое от пыли и пота лицо Дилла вдруг побледнело. Мне стало тошно. В дверях появился Аттикус.

Он прошел на середину комнаты – руки в карманах, – остановился и поглядел на Дилла сверху вниз.

Ко мне опять вернулся дар речи.

– Ничего, Дилл. Если он что про тебя надумает, он так прямо тебе и скажет. (Дилл молча посмотрел на меня.) Правда, правда, это ничего, – сказала я. – Ты ведь знаешь, Аттикус не будет к тебе приставать, его бояться нечего.

– Я и не боюсь, – пробормотал Дилл.

– Пари держу, ты просто голоден, – сказал Аттикус, как всегда суховато, но приветливо. – Неужели у нас не найдется ничего получше холодной кукурузной лепешки, Глазастик? Накорми-ка этого молодца досыта, а потом я приду, и тогда поглядим.

– Мистер Финч, не говорите тете Рейчел, не отправляйте меня назад, пожалуйста, сэр! Я опять убегу!..

– Тише, тише, сынок, – сказал Аттикус. – Никто тебя никуда не отправит, разве что в постель, да поскорее. Я только пойду скажу мисс Рейчел, что ты здесь, и попрошу разрешения оставить тебя у нас ночевать – ты ведь не против, верно? И сделай милость, верни хоть часть территории округа по принадлежности, эрозия почвы и так стала истинным бедствием.

Дилл, раскрыв рот, посмотрел ему вслед.

– Это он шутит, – объяснила я. – Он хочет сказать – выкупайся. Видишь, я же говорила, он не станет к тебе приставать.

Джим стоял в углу, тихий, пристыженный, – так ему и надо, предателю!

– Я не мог ему не сказать, Дилл, – выговорил он. – Нельзя же удрать из дому за триста миль, и чтоб мать ничего не знала.

Мы вышли, не ответив ему ни слова.