Новая жизнь, Божественная комедия - Данте Алигьери (1967)

Невиданными сделались частями.

76Все бывшее в одну смесилось муть;

И жуткий образ медленной походкой,

Ничто и двое, продолжал свой путь.

79Как ящерица под широкой плеткой

Палящих дней, меняя тын, мелькнет

Через дорогу молнией короткой,

82Так, двум другим кидаясь на живот,

Мелькнул змееныш лютый,

[451]желто-черный,

Как шарик перца; и туда, где плод

85Еще в утробе влагой жизнетворной

Питается, ужалил одного;

[452]

Потом скользнул к его ногам, проворный.

88Пронзенный не промолвил ничего

И лишь зевнул, как бы от сна совея

Иль словно лихорадило его.

91Змей смотрит на него, а он — на змея;

Тот — язвой, этот — ртом пускают дым,

И дым смыкает гада и злодея.

94Лукан да смолкнет там, где назван им

Злосчастливый Сабелл или Насидий,

И да внимает замыслам моим.

[453]

97Пусть Кадма с Аретузой пел Овидий

И этого — змеей, а ту — ручьем

Измыслил обратить, — я не в обиде:

[454]

100Два естества, вот так, к лицу лицом,

Друг в друга он не претворял телесно,

Заставив их меняться веществом.

103У этих превращенье шло совместно:

Змееныш хвост, как вилку, расколол,

А раненый стопы содвинул тесно.

106Он голени и бедра плотно свел,

И, самый след сращенья уничтожа,

Они сомкнулись в нераздельный ствол.

109У змея вилка делалась похожа

На гибнущее там, и здесь мягка,

А там корява становилась кожа.

112Суставы рук вошли до кулака

Под мышки, между тем как удлинялись

Коротенькие лапки у зверька.

115Две задние конечности смотались

В тот член, который человек таит,

А у бедняги два образовались.

118Покамест дымом каждый был повит

И новым цветом начал облекаться,

Тут — облысев, там — волосом покрыт, —

121Один успел упасть, другой — подняться,

Но луч бесчестных глаз был так же прям,

И в нем их морды начали меняться.

124Стоявший растянул лицо к вискам,

И то, что лишнего туда наплыло,

Пошло от щек на вещество ушам.

127А то, что не сползло назад, застыло

Комком, откуда ноздри отросли

И вздулись губы, сколько надо было.

130Лежавший рыло вытянул в пыли,

А уши, убывая еле зримо,

Как рожки у улитки, внутрь ушли.

133Язык, когда-то росший неделимо

И бойкий, треснул надвое, а тот,

Двойной, стянулся, — и не стало дыма.

136Душа в обличье гадины ползет

И с шипом удаляется в лощину,

А тот вдогонку, говоря, плюет.

139Он, повернув к ней новенькую спину,

Сказал другому

[455]: «Пусть теперь ничком,

Как я, Буозо оползет долину».

142Так, видел я, менялась естеством

Седьмая свалка;

[456]и притом так странно,

Что я, быть может, прегрешил пером.

145Хотя уж видеть начали туманно

Мои глаза и самый дух блуждал,

Те не могли укрыться столь нежданно,

148Чтоб я хромого Пуччо не узнал;

Из всех троих он был один нетронут

С тех пор, как подошел к подножью скал;

151Другой был тот, по ком в Гавилле стонут.

[457]

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ