Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

У вылета Москворецкого моста наглухо горели красные огни светофора, и я увидел, как из орудовского "стакана" вылез милиционер и побежал наперерез "студеру", свистя и размахивая полосатой палочкой. Он добежал до середины проезжей части, и грузовик снова вильнул на встречную полосу, на один миг он заслонил от меня милиционера, и в первую секунду я не смог понять, что это, большое, темное, как мешок, вылетело из-под носа "студебеккера", и только когда фары автобуса полоснули на мостовой безжизненное тело с запрокинутой головой, сразу же исчезнувшее в ночи, Копырин глухо сказал:

- Убили, бандиты...

"Студер" с грохотом, как в трубе, прокатил по булыжнику и погнал к Балчугу, на Яузскую набережную.

- Глеб Егорыч, тут он от нас уйдет! Тут у мотора его ресурс...

Но Жеглов уже лег животом на рамку окна, высунулся наружу, и его длинноствольный парабеллум качался в такт прыжкам машины.

- Стреляй, Глеб Егорыч, уйдут проклятые!..- плачущим голосом говорил Копырин.

Жеглов не отвечал, он чего-то дожидался, и выстрел грохнул совершенно неожиданно. "Студер" впереди дернулся, вильнул, но продолжал набирать скорость.

И опять медленно покачивался черный пистолетный ствол, и капля огня вдруг сорвалась с него, и снова - раз-раз - плюнул он огнем.

Глухо ревел мотор, с воем бились по мостовой старые баллоны, где-то далеко зазвенел трамвай и пронеслась трель милицейского свистка.

И, наповал убивая все эти звуки, ночь треснула подряд несколькими новыми выстрелами: Жеглов стрелял серией, и, глядя на борт "студебеккера", плавно поворачивающего направо, в сторону чугунного парапета набережной, я не мог понять, куда же это бандит направляется, пока с чудовищным гулом "студебеккер"

не врезался в ограждение и прошил его, как ножом прошел, и какое-то время еще крутились в воздухе задние колеса, даже дым из выхлопной трубы был виден в свете наших фар, и с мощным плеском, глубоким вздохом усталости и наступившего наконец облегчения, "студер" нырнул в воду...

...Копырин осветил фарами реку, поставив автобус носом на тротуар в том месте, где грузовик сшиб ограду. Здесь было мелко, и "студер" ушел в воду только до кабины.

- Неужели обоих?..- растерянно спросил Жеглов.

Около нас стали тормозить машины, примчался милицейский мотоцикл, с сиреной подкатила оперативная машина с Петровки, появились какие-то поздние прохожие.

Жеглов приказал одному из милиционеров очистить место происшествия от посторонних.

- Давай, Пасюк, надо в воду лезть,- сказал он, и Пасюк молча стал стягивать сапоги.

- Я тоже полезу,- сказал я.

- Сиди уж,- отрезал Жеглов и крикнул орудовцу:- Вызовите "скорую помощь" и перевяжите нашего сотрудника!..

В этот момент в полузатопленной машине дрогнула дверь, и на подножку медленно вылез Фокс - у него было разбито лицо, кровь текла по рукам, он был черный, мокрый, страшный, и только лучился на свету орден Отечественной войны. Он ухмылялся разорванным ртом, но улыбка была жалкая, неестественная, чужая, как у сумасшедшего.

- Ваша... взяла... граждане... Повезло... вам...- сказал он раздельно.

Жеглов перегнулся к нему через барьер:

- Кому поведется, у того и петух несется. И такая поганая птица, как ты, тоже у меня нестись будет! Лезь наверх, паскуда, пока я ноги не замочил...

Фокс обернулся назад, словно прикидывал, сколько до другого берега будет, но был тот берег далеко, а Жеглов - прямо над головой.

- Ты еще не угомонился? - спросил Жеглов.- Я ведь тебе уже показал, как стреляю.

Вылезай, тебе говорят!

Фокс спрыгнул с подножки в воду, и холода он наверняка сейчас не чувствовал. Он медленно подошел к парапету, поднял руки, и, хоть он протягивал их, чтобы его наверх вытянули, вид у него был такой, будто он сдается.

Жеглов распоряжался в это время: