Стая - Сергеева Оксана (2014)

романтических побуждений. Оставь эту сентиментальную дурь. Я никогда не буду с мужчиной, которого можно поставить на колени. А ты не из тех, кто пиджак распахнутым носит, не застегивает, чтобы шире казаться. Ты так часто раньше напоминал мне, кто мой отец. А сам забыл, что ли?

Неужели непонятно? Тебя даже сам Монахов не смог... Кто-то любит просто так, кто-то вопреки. А я

за это. Понятно тебе? — снова вытерла мокрую щеку и вздохнула.

— Мне понятно, — сказал Денис как-то бесцветно. Юля не смогла распознать оттенок голоса, только

хрипотцу в нем уловила и резкость.

Шаурин сделал протяжный и глубокий вдох, словно и не дышал до этого. Словно только что место

для полного вдоха у него в груди освободилось. Точно немного пришел в себя. И Юльке легче стало, и сама она вот так же глубоко вздохнула.

— Ну, чего замолчала? Давай реви, — произнес он, как будто спокойно. Но чувствовалось, что к

последнему слову голос набрал силу. И сила эта вот-вот прорвется криком.

— Зачем? — несмело и тихо сказала она, сдерживая икоту. В груди так заломило, что приложила к

ней невольно руку: хотелось как-то эту боль унять. Что замолчала… А что говорить? Высказалась

сполна. Да и горло у нее стянуло от сухости, словно это она водку хлестала, а не Шаурин.

— Потому что все нормальные бабы плачут. У каждого человека есть, о чем поплакать. Или у тебя

совсем не о чем? Реви давай! — Денис пружинисто поднялся, Юлька сразу отскочила от него, бросилась к постели и откинула одеяло. Резко откинула, как содрала.

— Реви! — рявкнул он на всю комнату. А может, и на всю квартиру.

И заревела же. Как по команде. Бросилась в слезы и в кровать заодно. Накрылась с головой, сначала

пытаясь сдерживаться, плакать тихо. Но не смогла — разревелась. Оплакивала те два года, которые

без него умирала, и недавние часы ада, что довелось пережить, и шауринскую последнюю выходку.

Которая все внутри перевернула.

А Денис не подходил, не утешал ее, не трогал. Остался на месте, будто ждал пока она разойдется в

плаче. Так разойдется, что не сможет успокоиться. А когда дождался, двинулся к ней. Ступал

неслышно, словно боялся спугнуть ее слезы. Выключил тусклый ночник, осторожно приподнял ее и

прижал к себе. Вместе с одеялом.

— Теперь… — заикаясь начала она, — теперь я и без тебя справлюсь…

— Конечно, справишься.

— И вообще, я уже не в том… — не смогла договорить.

— Не в том возрасте, чтобы плакать? Или положении?.. — Чувствовал, что самому стало дышать

невыразимо легче, будто что-то тугое выпустил из себя с криком. — Не переживай, я тем мужикам, которых ты на совещаниях отдираешь, не скажу, что ты умеешь плакать. Так что давай – реви.

Можешь сморкаться в мою футболку.

Ничего ей больше не оставалось. Обняла его – окольцевала руками. Обвила ногами, прижалась

крепко и зарыдала. Денис укутал ее плотнее в одеяло. Сам не знал, почему так сделал – укутал с

головой. Может, плечи ее, содрогающиеся, подсказали, может, руки ледяные — не то согреть ее

пытался, не то постарался заглушить надрывный плач, потому что с трудом выносил ее слезы.

Долго она плакала. Плакала так, что сердце чуть не надорвала. А потом заснула. Так и заснула в его

руках. Затихла. Перестали вздрагивать плечи и дрожать руки. По дыханию понял, что спит, аккуратно откинулся вместе с ней на спину, чуть на бок повернулся, одеяло с себя сбросил. Юля не

пошевелилась, только крепче сжала кулаки, сминая зажатую в них его белую футболку.

Вздохнул свободно раз, второй. А воздуха все не хватало. Задыхался. Все никак сердце не могло

кровь разогнать. Раздеться бы… Одежду с себя скинуть, иначе через некоторое время вспотеет, станет мокрый и Юлька от него. Но не двинулся: с таким трудом Юля успокоилась, теперь боялся ее