Укромный уголок - Анна Даунз (2021)

В семье Эмили все было совсем не так. У Праудманов существовала традиция попросту не замечать проблемы и держать собственные тревоги при себе. А когда проблема вдруг вырывалась из-под спуда и вырастала у них перед носом, они вели себя глупо и недостойно. Джулиет была особенно сильна в отрицании очевидного. «Я уверена, всё образуется», — говорила она. Или: «Постарайся не обращать на это внимания», или: «Не переживай, не думай о плохом, всегда нужно мыслить позитивно!» В такие минуты у Эмили возникало желание чем-нибудь в нее швырнуть. Почему нельзя признать, что дела идут дерьмово? Джулиет хотелось, чтобы окружающие верили, будто она всегда счастлива. Но Эмили было не обмануть — улыбка приемной матери казалась фальшивой.

Раздался раскат грома, и Эмили вздрогнула. Она только сейчас обнаружила, что простояла перед гостиным домом в глубокой задумчивости довольно долго — одежда насквозь промокла от дождя.

Девушка подняла голову к небу, подставив лицо под прохладные капли, и, слушая шелест мокрой листвы деревьев, в тысячный раз задалась вопросом, когда наконец приедет Скотт? Он говорил, что пользуется любой возможностью, чтобы провести время с семьей во Франции, но при ней здесь еще не появлялся. Несмотря на крепнущую дружбу с Ниной, Эмили почему-то неловко было расспрашивать ее о муже, да и она не сомневалась, что он скоро заглянет их навестить. А когда Скотт будет здесь, он приятно удивится, потому что увидит, насколько хорошо Эмили вписалась в его семейную жизнь, и непременно станет ею гордиться. Счастливо вздохнув, девушка открыла входную дверь гостиного дома.

У нее над головой на железном кронштейне, чуть слышно жужжа, поворачивалась туда-обратно видеокамера, помигивая красным огоньком.

* * *

Глубокой ночью Эмили проснулась оттого, что на ее подушку упал луч света. Сев в кровати, она обнаружила, что занавески на застекленных балконных дверях задернуты не до конца и в щель пробивается яркое сияние. Откинув одеяло, Эмили выскочила на балкон. Оказалось, включился один из прожекторов охранного освещения, вмонтированный как раз рядом с перилами.

А внизу, на краю лужайки, она заметила какое-то движение.

Девушка машинально отпрянула в комнату и задернула занавески. Через пару секунд она решила, что ей померещилось, поэтому снова их приоткрыла, всего на дюйм, и увидела, что по траве бредет кругами какая-то фигура.

«Нина…»

Она шла, свесив голову и крепко обхватив себя руками, а плечи ее тряслись, словно от беззвучных рыданий.

Эмили неожиданно почувствовала себя до ужаса беззащитной, как будто стены большого гостиного дома вдруг сделались тонкими, почти прозрачными, как льняные занавески. А потом Нина обернулась и посмотрела на балкон так целенаправленно, что Эмили вздрогнула.

В ту же секунду охранное освещение погасло, и лужайка погрузилась во мрак. Девушка дождалась, когда глаза привыкнут к темноте, и снова выглянула посмотреть, там ли еще Нина.

Но на лужайке было пусто и тихо. Нина исчезла.

У нас получилось. Ей исполнилось двенадцать месяцев. Годик. Это было нелегко, но мы сумели, как и обещали все книжки по выращиванию младенцев.

День выдался идеальный для праздника — небо чистое, легкий ветерок играет в листве, порхая по всему саду. Лиловые ленты и флажки развеваются между деревьями, а воздушные шарики гулко стукаются друг о друга, создавая музыкальный фон для нашей счастливой даты.

Я принесла с кухни последний поднос с угощением, ставлю его на столик — и вдруг оглушительно чихаю. Муж поднимает глаза от жаровни-барбекю, смотрит на меня и хохочет. Мои чихи всегда его смешат, он говорит, что они звучат, как песня Джеймса Брауна. «I feel good!» — поет муж и танцует шимми.

Я сморкаюсь в бумажный платок. Ненавижу болеть.