Право крови - Ричард Кнаак (2006)

Но именно тьму, одну только тьму, Ульдиссиан и видел перед собою, глядя на верховного жреца. Малика окружало нечто такое, чего измученный крестьянин никоим образом не мог связать с чем-либо чистым и светлым. Напротив, незримый ореол, излучаемый Маликом, внушал Ульдиссиану отвращение, какого он отроду не испытывал. Теперь он был уверен: приближение верховного жреца и заставило его пробудиться.

Мироблюстители быстро оправились, окружили лагерь кольцом. Серентия стояла рядом с Мендельном, словно бы погруженным в глубокие раздумья, а слева от себя Ульдиссиан наконец-то увидел Лилию. Держалась она так же спокойно, как Малик, однако ее спокойствие, очевидно, порождала твердая вера в возлюбленного. Лицо аристократки лучилось непоколебимой уверенностью… уверенностью в способности Ульдиссиана спасти их всех.

Воодушевленный этим, он перевел взгляд на брата с дочерью торговца и, наконец, вновь повернулся к священнику.

– Я же сказал, что не хочу иметь с Церковью ничего общего. Убирайся немедля, не то…

– Искренне сожалею о том, к чему ты меня принуждаешь, дитя мое, – отвечал Малик, бросив взгляд за спину намеченной жертвы. – Как же прискорбно, что из-за твоей несговорчивости остальным придется мучиться много более необходимого!

Глаза его угрожающе сузились.

– Как же это прискорбно… а ведь виноват во всем только ты.

Мироблюстители подались вперед. В тот же миг из костра сами собой выпрыгнули несколько пылающих сучьев. Упав на землю у самых Ульдиссиановых ног, они немедля сделались гораздо длиннее и толще. Языки пламени плясали на них по-прежнему, но дерева более не пожирали.

Увеличившись в несколько раз против прежнего, сучья собрались вместе и приняли новый облик… обернулись куклой, карикатурным подобием человека. Два самых длинных сука стали ногами, два покороче – руками, а шишковатый древесный нарост сошел за голову.

Словно бы порожденная кошмарным сном, кукла из палок ничуть не уступала крестьянину ростом. Шишковатая «голова» повернулась к Малику.

– Взять его, – бесстрастно велел священнослужитель.

Охваченный пламенем, голем ринулся к Ульдиссиану. Пылающие руки чудовища сомкнулись вокруг его собственных, притянули их к телу не хуже петли палача.

Жар оказался невыносим. Пламя едва не лишило Ульдиссиана зрения. Тогда он зажмурил глаза, но свет пламени пронизывал веки насквозь. Задохнувшись, Ульдиссиан жадно втянул ртом воздух, но все его старания завершились лишь обжигающей болью в легких.

Однако же его муки должны были оказаться куда как страшнее. Правду сказать, Ульдиссиану следовало бы уже сгореть заживо, плоти его – обратиться в пепел, костям – почернеть…

Но нет, тут-то Ульдиссиану и вспомнилось, что смерти его Малик не хочет. Малику хочется привести к господину, к Примасу, сговорчивого, готового принять его веру новообращенного. Верно, он может измучить крестьянина, довести его до грани отчаяния, но рисковать жизнью того, за кем охотится, верховный жрец не осмелится.

Стоило осознать это – и ход схватки повернулся в пользу Ульдиссиана. Настрого приказав себе забыть о боли, он испустил вызывающий рев и вырвался из объятий голема.

В лицо дунуло сильным холодом, за коим последовал оглушительный грохот и треск. Ульдиссиан вздрогнул, а как только прояснилось в глазах, увидел перед собою груду дымящихся сучьев – все, что осталось от творения Малика.

Впрочем, на сем дело не завершилось. Едва Ульдиссиан бросил взгляд на обожженные руки, ожоги начали исцеляться. Устрашающе почерневшая, побагровевшая кожа на глазах сделалась свежей, розовой – ни пятнышка, ни единой родинки. Даже одежда больше не источала ни струйки дыма, не говоря уж об огне.

Но радость победы, преодоления нового трюка верховного жреца, быстро померкла: Ульдиссиана вновь охватила тревога за Лилию и остальных. Беззащитным, им вряд ли удастся выстоять против умелых, жаждущих крови мироблюстителей…