История с привидениями (перевод Александра Крышана) - Питер Страуб (1979)

– Уроды, – пробурчал он, имея в виду помощников, затем вспомнил, что помощники давно разошлись по домам и два дня их здесь не будет. Он поставил стакан и проморгался. Свет в неряшливом кабинете больно бил в глаза, однако казался до странности блеклым – приглушенным и розоватым: таким он бывал ранним весенним утром в Канзасе сорок лет назад. Хардести кашлянул и потер глаза, чувствуя себя, как тот тип из старой сказки, заснувший вечером и проснувшийся седым и бородатым столетним стариком.

– Черт бы всех побрал, – хрипло пробормотал он и уже как следует откашлялся. Потом потер пятно на шляпе рукавом рубашки, но оно было еще сырым и не отошло. Он поднес шляпу к носу: «Каунти Фэр». «Что за черт», – подумал он, и пососал темно-коричневое пятно. Хлопок, пыль, немного виски и противный привкус мокрого фетра.

Хардести подошел к раковине, прополоскал рот и нагнулся к зеркалу. «Знаменитый шляпосос», – ухмыльнулся он, удовлетворенный своим отражением, и хотел было отвернуться, когда заметил, что за спиной слева дверь в коридор к камерам открыта настежь.

Этого быть не могло. Он открывал дверь лишь однажды: когда Леон Черчилль или кто-то еще из помощников притащил очередной труп, чтоб сгрузить в камеру к остальным, дожидавшимся машины из окружного морга. Последний раз это было тело Пенни Дрэгер, шериф припомнил, как ее когда-то шелковистые черные волосы свисали грязными сосульками. Хардести потерял счет времени с тех пор, как обнаружили тела Джима Харди и Кристины Барнс и усилился снегопад, но он думал, что Пенни здесь уже, по крайней мере, дня два, – и с тех самых пор дверь ни разу не открывали. А теперь – нате вам, стоит нараспашку, словно один из компании жмуров решил прогуляться, но, увидев его спящим в кабинете, вернулся в камеру и укрылся простынкой.

Хардести обошел стол, зацепив его на ходу, остановился, подровнял его, подошел к двери и захлопнул ее; помедлил, а затем направился в коридор к камерам. Там он остановился перед железной дверью, к которой не прикасался с того дня, когда привезли тело дочери Дрэгеров; она тоже была не заперта.

– Госссподи, – прошипел сквозь зубы Хардести, поскольку у помощников имелись ключи от первой двери, но от этой ключ был лишь у него одного. Он снял его со связки, болтавшейся на ремне рядом с кобурой, вставил в скважину и услышал щелчок – замок закрылся. Секунду он тупо разглядывал ключ, словно ждал, что тот сам по себе откроет дверь, а затем попытался повернуть его: как никогда с трудом, но ключ повернулся. Шериф медленно потянул дверь на себя.

Ему припомнилась бредовая версия Сирса Джеймса и Рики Готорна, которую они пытались навязать ему: что-то в духе фильмов ужасов Кларка Маллигэна. Дымовая завеса, скрывавшая то, что им на самом деле было известно – надо быть полным идиотом, чтоб поверить в нее. Будь они помоложе, начистил бы им физиономии.

Да старикашки просто насмехались над ним, скрывая что-то. Если б они не были адвокатами…

Со стороны камер донесся звук.

Хардести дернул дверь и шагнул в узкий бетонный коридор между камерами. Даже здесь, в темноте, воздух казался наполненным розоватым неясным свечением. Тела лежали под простынями – мумии в музее. Не мог он слышать никакого звука, показалось; разве что стена тюрьмы треснула от мороза.

Он понял, что трусит, и презирал себя за это. Он не смог бы уже определить, кто и где конкретно лежит, – их так много, так много тел под простынями… Правда, трупы, сложенные в первой камере справа, он точно помнил: Джима Харди и миссис Барнс, и этим двоим уже больше никогда не произнести ни одного звука.