Вопрос и ответ (перевод Алексея Осипова) - Патрик Несс (2009)

И ушла к тому же куда-то в собственную жизнь, которую она где-то там уже вела, – и меня в этой жизни не было, потомуш я был тут один со своей рукой, возвращался к себе в башню, такой сонный от обезболивающих, што едва успел добрести до матраса и рухнуть на него, как уже отключился.

Я не проснулся, когда пришел мэр Леджер со своими серыми жалобами на целый день сбора мусора. Не проснулся, когда принесли ужин и мэр Леджер сожрал обе порции. Не проснулся, когда нас обоих заперли на ночь – клик-щелк.

Зато еще как проснулся, когда весь город до основания сотряс тот самый БУММ!

И сидя там, в темноте, пока в желудке плавала тошнота от обезболивающих… не зная, само собой, што это за БУММ! такой был, или што рвануло и где, – так вот, даже тогда я уже понимал, што все снова изменилось и мир опять успел стать другим.

Разумеется, с первым же светом меня погнали с мэром и его людьми прямиком на место происшествия – руки там или не руки, никого не волновало. Мэр сидел на Морпете. Солнце светило из-за него, отбрасывая мэрскую тень на все вообще.

– Я все равно увижу ее сегодня? – спросил я.

Последовала долгая тихая секунда – он не отвечал, только смотрел.

– Мистер президент? – позвал капрал Паркер.

Это его люди оттащили длинную доску, прислонившуюся к стволу еще одного дерева.

На коре под ней оказалось што-то написано.

Тут даже читать можно не уметь…

Ну, то есть почти не уметь, потомуш даже зная не особо много, я все равно разобрал написанное.

Одна-единственная буква, намалеванная синим.

О. просто одна буква – О.

– Поверить не могу, что он, еть, отправляет нас туда опять – всего через день после того, как мы отбили атаку, – ворчал Дэйви, пока мы ехали обратно, к монастырю.

Честно говоря, я и сам в это поверить не мог. Дэйви едва на ногах держался, а я даже при всем проглоченном косторосте, который уже благополучно начал действовать, еще дня два нормальным человеком не стану. Я уже даже начал гнуть ее, руку, помаленьку, но супротив спачьей армии она точно будет бесполезна.

– Ты ему сказал, что я тебе жизнь спас? – пытливо осведомился Дэйви: физиономия у него при этом была сразу и злая, и застенчивая.

– А ты ему разве не сказал? – огрызнулся я.

Дэйви поджал губы, отчего его плачевный усообразный пух сразу сделался еще жиже.

– Он мне не верит, когда я такое говорю.

Я вздохнул.

– Да, сказал. Все равно он это у меня в Шуме увидел.

Мы какое-то время проехали молча, но потом Дэйви все-таки не выдержал:

– А он чо? Он что-нибудь на это сказал?

– Сказал: «Ну и молодец», – ответил я после недолгого колебания.

– И все?

– Нет. Сказал, што я тоже молодец.

Дэйви укусил губу.

– И на этом все?

– И на этом все.

– Понятно.

Он ничего больше не сказал и только дал Бурелому шенкелей.

Даже несмотря на то што рванули вчера только один-единственный дом, весь город сегодня смотрелся как-то по-другому. Патрули стали многолюднее и чаще; куда ни кинь взгляд, солдаты маршировали по дорогам и переулкам, да так быстро, што выходило почти бегом. На крышах тоже торчали солдаты, то там, то сям, с ружьями наготове – и следили, следили, следили.

Все попадавшиеся по дороге мужчины не военного звания перебегали с места на место как можно скорее, с дороги убирались, глаз не подымали.

Женщин этим утром на улицах не было. Ни одной.

(и ее тоже)

(но што такое она с ним делала?)

(она ему врала?)

(а он… он ей верил?)

(и не связана ли она как-то со взрывом?)

– Кто как-то связана со взрывом? – встрял Дэйви.

– Захлопни пасть.

– А ты заставь меня, – отрезал он, но как-то без души.