Вопрос и ответ (перевод Алексея Осипова) - Патрик Несс (2009)

– Я вас не прощу, – сообщила тихо, словно никого рядом не было. – Ни за что. Ни сейчас, ни потом.

– Твое прощение мне не нужно, – ответила она так же тихо. – Но в один прекрасный день даже ты поймешь.

Ее взгляд заискрился, а на губах промелькнула улыбка.

– Кстати, – произнесла она уже громче, – полагаю, пора тебе браться за работу.

22

1017

[Тодд]

– Быстрее, еть, шевелиться можно?

Четыре-пять спаклов, што были поближе ко мне, шарахнулись прочь. А ведь я даже не особенно громко рявкнул.

– Шевелитесь, вашу еть!

В ответ – ни мысли, ни Шума. Ничего.

Видимо, лекарство у них в фураже, который я по-прежнему гребу каждый день лопатой. Почему? Почему им дают, а больше никому – нет? Из-за него они с виду што твое море: щелкают молча, гнут белые спины на холоде, дышат белыми ртами, белые руки хватают комьями грязь… Смотришь так на монастырский двор, на все эти белые одинаковые тела за работой – чем тебе не овечье стадо, а? А? Овцы, как есть овцы.

Правда, ежели присмотреться, станет видно семьи – мужья, жены, отцы, сыновья. Те, што старше, подымают меньше и медленней. Молодые им помогают, стараются не дать нам заметить, што старики не могут как следует работать. Вон ребенок примотан к материнской груди какой-то старой тряпкой. Вон высокий спакл распоряжается другими, организует их – цепочкой работать, знамо, быстрее. Вон маленькая женщина обирает грязь вокруг воспаленной номерной заклепки у женщины побольше. Работают вместе, головы держат низко, на глаза стараются не попадаться – ни мне, ни Дэйви, ни тем паче охране по ту сторону колючей проволоки.

Если как следует присмотреться – все это видно.

Но проще не присматриваться.

Лопаты им раздать, конечно же, нельзя. Ну как воспользуются ими против нас как оружием? Солдаты вон на стене так и дергаются всякий раз, стоит только спаклу руку поднять повыше. Все они здесь припали к земле, роют, камни ворочают, молчат, как тучи, мучаются и ничего, ничего с этим не делают.

А у меня оружие есть. Мне-то вон ружье обратно выдали.

Потому как куда я отсюда уйду?

Теперь, когда она пропала.

– Поторапливайся! – заорал я на какую-то спачку, Шум так весь и закраснел.

Дэйви уставился на меня с изумленной ухмылкой на роже. Я отвернулся и зашагал через поле к другой группе. Уже почти дошел, когда услышал за спиной щелчок погромче.

Озирался, пока не нашел источник – как всегда, один и тот же. 1017 опять глазел на меня взором, ни разу не теплым и не всепрощающим. Потом медленно опустил глаза – уставился мне на руки.

Только тогда до меня дошло, с какой силой я вцепился в ружье, – даже не помнил, когда я его с плеча успел снять.

Даже со всей этой спачьей рабочей силой до окончания строительства еще добрых месяца два пройдет – чем бы там это здание в итоге ни было; к этому времени зима уже будет в разгаре, а у спаклов – никакого укрытия… типа, они его сейчас как раз и строят. Спаклы, конечно, на улице привыкли находиться больше, чем люди, но зимних морозов без крыши над головой даже они не выдержат, а перемещать их никуда не собираются, насколько я слышал.

Тем не менее все внутренние стены у нас за неделю уже своротили – на два дня вперед запланированного, – и никто из спаклов даже не сдох, хотя несколько поломали руки. Этих солдаты увели.

Больше мы их не видели.

К концу второй недели после того, как взорвали башню, мы уже почти выкопали все котлованы и собирались заливать фундаменты. Надзирать за этим полагалось нам с Дэйви, хотя спаклы вроде бы сами знали, как все делается.

– Па говорит, это они отстраивали город после Спачьей войны, – поделился Дэйви. – Хотя поглядишь на это стадо, и ведь не скажешь.