Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов (2021)

– …Ну, что´ позволило бы устроиться ему тут, на земле? Скажешь – истина? Не-а. Это – как раз там, у Него. Для нас – что-нибудь проще. Правда. Вернее: доступ к любому знанию. И это мог бы быть сайт или телефон, точка доступа, тарелка на стене, что хочешь. Но только чтобы в этой тарелке не было зайчатины. Чтобы в этой точке кто угодно и когда угодно мог узнать, что хочет и про кого хочет. То есть чтобы пошло к чертям то, чем держится любое наше здание, – тайна. Коммерческая, военная и прочая. Даже тайна исповеди. Да и что такое эта тайна, как не ложь, которой выключили звук? Мы-то думаем, правду никому не показываем, но мы и понятия не имеем, что как только на нее вешают замок… что это не скрытая, а угробленная правда, яд, имя блудницы на Звере. И не это ли говорил Он, когда… ну – что не мир, но меч?.. – Советник потыкал пальцем в стол у портмоне. – Вот она, где собака зарыта. Тут вот, с саламандрами. Когда выясняется, что строить царство небесное у нас в принципе можно, встает другой вопрос: а многие-то захотят жить в нем? И, если захотят, как долго простоит наша точка доступа? Как будут искать и корчевать ее?..

Андрей привскинул руку.

– Что? – нахмурился советник.

– Если ее нужно искать, значит, она сама есть ложь, которой выключили звук.

– Есть ложь и ложь.

– В смысле?

– Есть ложь, которую хватаешь за руку. И есть правда против истины.

– И значит, та точка…

– И значит, вопрос: как долго она продержится в тебе?

Андрей помотал головой.

– Детский сад какой-то.

Советник дотронулся до бумажника.

– Именно.

– Что?

– Детский сад. Угадал.

– Погодите, это не там, где…

– Там.

– Куда вы…

– Куда я отправил сына.

– И что?

– Это он там.

– Зачем?

– Это я и хочу знать.

Андрей ткнул себя пальцем в грудь.

– У меня?

– У твоей подопечной.

– Опять двадцать пять…

– Ты так и не понимаешь?.. И в госпитале, и в саду, и тут… – советник кивнул на окно, – нет?

– Нет, – отрезал Андрей. – Как он мог пропасть, если там был Факультет, полиция – все, кто только можно?

– Я уже сказал… Не мы начинали операцию. И даже когда вытащили ее, не мы заканчивали.

– Кто – мы?

– Кто? – Советник катал в пальцах салфетку. – Не предатели. Не чучелá с глазами.

– Я уже запутался…

– Ну так протри глаза. Фантом – мой закадычный ад. Ни от чего не отказываюсь. Ни от чего. А чего хотят эти… когда говорят, что для того, чтобы спасти страну, надо отказаться от того-то и от того-то, – это и есть предательство. И к черту такое спасение. Это уже будет не страна – музей. Сегодня сдадим, что скажут, завтра придут за нами. Да и какое «скажут» – сами распялимся по стенам, вперед свистка.

Андрей со злым видом отвернулся к окну. Он думал увидеть рыбные прилавки, но видел лишь собственное отражение – силуэт головы на фоне стены с россыпью карточек в рамах. Чтобы собраться с мыслями, он опять вспоминал темную комнату, однако и эта картинка уже расслаивалась, сквозь нее показывалась фотография занавески – так ребенком, предвкушая сказочную пещеру, он отпер дверцу в каком-то аттракционе, а попал в грязные гремящие задворки, которым не было ни конца, ни названия.

Советник сунул в рот таблетку и запил ее остатками чая. Из его плаща, переброшенного через спинку скамьи, доносились звонки.

– Зачем вы отправили его туда? – спросил Андрей.

Советник убрал портмоне, одернул свитер и снова подхватил салфетку. На его очках блестели бороздки капель с чашки.

– Испугался.

– Чего?

– Не «чего»… За него.

– Не понимаю.

– Заимеешь своего фантома, поймешь.

– В смысле?

– Заведешь свою шарманку – поймешь, говорю.

Андрей и хотел, и был не в силах сдержать свою догадку:

– И так вот кого вы похоронили у себя?