Изнанка - Самат Бейсембаев

С минуту она молчала не в силах что–либо ответить. Ее бегающие глаза искали ответа. Ее зрачки заблестели от накатывающих слез; слез не только от страха за сына, но и из–за злости от понимания, что мои слова, близкого ей человека, способны причинять такую боль своей правдивостью.

— Ты просишь слишком много: я могу быть кем угодно, если надо — стану, и также могу отказаться от многого, но я не смогу не быть матерью. Какое мне дело до жизни других, когда жизнь моего сына в опасности? По–твоему, это не так?

— Не так: жизнь одного не может быть важнее тысяч и тысяч.

— Даже если это твой сын?

— Тем более если это мой сын, — сделал я акцент на слове «мой».

Все ее естество говорило о неверии в услышанное: ноздри вздувались, а грудь вздымалась от частого дыхания, глаза перестали слезиться; казалось, от ярости они иссохли и готовы были испепелить любого, кто попадется под руку.

— А разве ты сам не поступаешь также, отправляя тысячи сыновей на войну, которая есть прихоть одного человека; то бишь твоей?

— Ты глупа и слепа, если считаешь это всего лишь прихотью.

— Тогда просвети меня.

— Политика не для женщин, — буркнул я.

— Вы, мужчины, всегда в чем–то обвиняете женщин, когда у вас нет ответов: в данном случае в невежестве, — вскинула она подбородок.

— Я не обвиняю. Я даю тебе понять, что еще немного и ты, своей дерзостью, перейдешь черту, после которой возврат будет если не невозможен, то уж точно трудновыполнимым.

Какое–то время мы смотрели друг на друга, словно два дуэлянта во время боя. Наконец, гордо приподняв подбородок, она резким движением развернулась и ушла, оставив меня смотреть ей в спину.

— Померились, называется… — произнес я со злостью и направился в сторону полигона выпустить пар.

* * *

До нужного нам места добирались две недели: целых четырнадцать дней на коне. Человеку, который отвык от подобных путешествий, это прошло не без следа: спина жутко ныла, а сводить ноги после верховой езды целое испытание. Плюс к этому я не хотел сильно отличаться от воинов и отказался от чрезмерных удобств. Поэтому первые дни после сна на жесткой земле добавились боли в остальной части тела.

Я просто мечтал о привале, и каждый раз, когда он наступал, я благодарил судьбу. И это даже при том, что я был человеком, не обремененным физическими нагрузками (ежедневная практика магии как–никак). Но самое трудное было во всем этом — не показать свои страдания другим: легионеры, банально, не захотят идти за слабым императором.

Вообще, можно было доехать туда со всеми удобствами; так и планировалось в самом начале. Но затем, в угоду скорости, было решено верхом, взяв с собой только личную охрану, несколько человек из обслуги и только самое необходимое. Запасы должны были пополнять в сети застав, что были раскиданы по всему пути к месту дислокации войск. Но это было только часть причины. Вторая состояла в скрытности. То есть, даже на территории империи нельзя было полностью застраховать себя от вражеских шпионов. Таким образом мы хотели снизить риск возникновения опасностей. По этой причине даже мои преторианцы отказались от традиционных фиолетовых плащей и экипировались как обычные легионеры.

Но, несмотря, на все принятые меры курьез все–таки случился, ибо как бы ты не готовился, от случайности тебя это не убережет: едва мы пересекли границу, как вступили на дорогу, окруженную густым лесом, где мы и угодили в засаду. Ничего серьёзного; ни я, ни мой начальник охраны, ни даже большая часть преторианцев не вступила в схватку. Хватило пару–тройку человек, чтобы обезвредить этих бедолаг.

— Они что совсем обезумели? — спросил один из воинов, переворачивая труп. — Никаких доспехов, из оружия вилы да палки, да и количеством их меньше. На что они надеялись вообще?