Изнанка - Самат Бейсембаев

— Ваше Величество, позвольте мне небольшую вольность, — и после моего кивка он продолжил. — Ваше ближайшее окружение: у кого–нибудь из них есть кто–то, кого они любят больше, чем себя? Думаю, ответ вам известен. А это значит, что у них, практически, нет уязвимых мест, в отличие от меня. И, вскоре, может случиться так, что я дам вам совет не для блага империи, а в угоду врагов. Прошу меня простить, если я не оправдал ваших надежд.

— Ты не должен извиняться за любовь к своим близким.

После этих слов я замолчал, обдумывая сказанное. Я, правда, не мог обвинить его ни в чем, кроме как в человечности; а это качество должно быть поощряемо, а не наказуемо. Как же тяжело найти людей, не изощренных властью. А если даже и найдешь, то тяжело их удержать подле себя. Замкнутый круг.

Больше этот разговор между нами не поднимался.

Путь, как я уже сказал, занял две недели, восемь дней, из которых мы проехали через земли нашей империи, а остальные через, уже бывшие, земли Королевства Шамор.

Приход наших войск в самом начале, местные жители встретили с недобрым ожиданием. Оно и понятно: мы захватчики. Хоть королевство было формально подчинено королю, но каждая область, каждое баронство существовало обособлено от других, ведя собственную политику, при этом поддерживая иллюзию подчинения столице. По этой причине, когда пришел чужак, они боялись, что лишаться всех своих привилегий свободы. Хотя стоит отметить, так было не повсеместно: те баронства, что находились на границе, были больше всего подвержены влиянию моей империи, и соответственно, когда мы пришли, они восприняли это как изменение к лучшему. Одна только торговля чего стоила — это ведь означало, что больше не придется платить никаких пошлин при пересечении границы. С продвижением вглубь страны мои легионы встречали уже не так радужно: из донесений узнал, что приходилось ставить двойные дозоры, а местное население меньше шло на контакт, а порой покидали свои жилища, сжигая все после себя. Даже при том, что мною был отдан приказ никак не ущемлять простых крестьян.

Наверное, поэтому мои мысли крутились вокруг одной переменной: если даже мы выиграем войну, и король капитулирует, смогу ли я утвердить свою власть над этими землями? Впрочем, это потом.

Итак, на четырнадцатый день мы, наконец, добрались. Хотя по изначальному плану было условлено, что мы встретимся с северными легионами, но они задерживались, и было решено ехать без них.

Стандартный военный лагерь, находящийся на небольшой возвышенности, из–за чего можно было рассмотреть вражескую стоянку по ту сторону реки, огороженный деревянным частоколом, стал напоминать улей после появления нашего отряда. Никто не был предупрежден, что прибудет император, и поэтому изначально на лицах легионеров читалось легкое неверие, а затем перетекшее в едва сдерживаемое радостное возбуждение. По мере продвижения к центральной части лагеря из своих палаток выходило все больше народу; они останавливались и вскидывали руку в приветственном жесте. К концу процессии на улице собралась огромная толпа, скандировавшая мое имя. В этот момент из центральной палатки показался Торнд. В своей белой тунике с отличительными заплатками на плече. Тонкие губы, а по краям, когда он их сжимал особенно сильно как сейчас, у него вздувались щеки, словно у него во рту два маленьких шарика. Ни единой седины в волосах, но морщинистое лицо. Особенно в области переносицы; слишком много хмурится. Происходил он из знатного рода Альмиронов, что владели обширными, богатыми на урожай, землями на западе страны. И с самого детства, как всякий рожденный в его положении, обучался военному делу, где и нашел свое призвание.

Видимо предупрежденный, или, быть может, услышавший крики толпы; но на его лице сейчас не дрогнул ни один мускул удивления.

— Мой император! — вскинул он правую руку с открытой ладонью на армейский манер. — Признаюсь честно, я удивлен вашим появлением.

— Ты этому не рад? — спросил я.