Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Двадцать семь. Десять минут назад я шел и сокрушался, что до двадцать восьмого дня рождения не доживу. – Он улыбнулся, но глаза все еще были траурные. – Дурацкая была бы смерть. Спасибо вам, Елизавета Анатольевна. Ради бога простите, что я изображаю из себя Иосифа Прекрасного, – быстро добавил он, видя, как она мрачнеет. – Но я калека, инвалид.

Мона помрачнела не от этого.

– Ничего, – вздохнула она. – В любом случае вы для меня слишком молоды. Идите за своим товарищем, я буду ждать. Только ради бога осторожно.

Вот и этот от меня отказался, думала она, возвращаясь к пленным. Конечно, не по-хамски, как Скукин, а красиво, но все равно горько. Надо как можно скорее привести себя в нормальный вид. Глядишь, и «калека» пойдет на поправку.

Конвоиры смирно не сидели. Опустились на корточки спиной друг к другу, пытались развязать веревки.

Мона предостерегающе присвистнула, подобрала винтовку.

Один что-то угрожающее замычал, козырек фуражки задвигался вверх-вниз.

– Ну вот что вы за мужики? – сказала им Мона. – Как вы живете, самим не противно? Позволяете себя сечь розгами. Кто-то за вас решает, можно ли вам отрастить усы. Вина выпить, и то нельзя.

Снова мычание.

– Не мычать, а слушать! – прикрикнула она. – Сейчас я учительница. Видали указку?

И показала штык. Мычание прекратилось, пленные стали паиньками. Но разговаривать с ними Моне расхотелось.

– Сейчас просто плохое время. Мужское. Закончится война, настанет время женщин, и все опять станут нормальные, – сказала она не столько им, сколько себе.

Поставила приклад на землю, оперлась на дуло, стала волноваться: как там Романов, не попадет ли в беду?

Волноваться очень долго не пришлось. Вскоре после того как стемнело, на дороге появились две быстрые фигуры – повыше и пониже. Еще издали донесся сварливый голос Скукина:

– А я вам говорю, это очень глупо, что вы не прикончили часового! Он очухается и поднимет тревогу.

– Елизавета Анатольевна меня бы не одобрила, – ответил Романов, помахав Моне. – Скажите лучше, генштабовская голова, какая у нас диспозиция?

– Добрый вечер, сударыня, – поздоровался подполковник. Его чопорность сейчас не раздражала Мону, а наоборот, прибавляла бодрости.

– Как я рада, что вы на свободе!

Но сухарь уже не обращал на нее внимания.

– Диспозиция? Нужно уйти от села как можно дальше, пока нет луны. Непонятно только, в какую сторону идти. Эти пейзане отобрали мои швейцарские часы, а на них компас.

– Повернемся спиной к Зеленям, и давай бог ноги, – предложил Романов.

Так и сделали. Правда, через несколько минут Алексей (мысленно Мона называла его попросту, без отчества) повернул с дороги в поле.

– Про «спиной к селу» это я для конвоиров, – объяснил он. – На самом деле нам нужно выйти к реке. Она должна быть где-то в той стороне, рано или поздно наткнемся. Вернемся вверх по течению до пристани и сядем в баркас.

– Я хотел предложить то же самое, – буркнул Скукин, недовольный, что командует не он.

Примерно с час они блуждали в кромешной тьме, вполне вероятно, выписывая зигзаги, но вот впереди запахло сыростью.

– Осторожно! – предупредил Романов. – Тут обрыв.

Он спускался первым, держа Мону за руку. Подполковник обогнал их.

Внизу плеснула вода.

– Вверх по течению – это направо. Интересно, далеко ли пристань?

Оказалось, что неблизко. Правда, по речному песку идти было легче, чем по траве. Мона уже хотела спросить: с чего вы взяли, что идти надо вверх по течению, а не вниз, но здесь тучи засеребрились, с неба полился печальный свет, и совсем недалеко, в ста шагах, заблестели доски причала. Покачивался там и баркас.

– К черту Школу! Уроки отменяются. Свобода! – радостно провозгласил Романов, взбегая на помост.

Там он вдруг остановился и бросил винтовку. Вскинул руки, отступил назад.

Над лодкой поднялся силуэт.

Знакомый голос сказал: