Сёгун - Джеймс Клавелл (2017)

Нага пребывал в недоумении. «Не будет „малинового неба“? Честной войны? Битвы до победного конца в горах Синано или на равнинах Киото? Почетной смерти в бою, при героической попытке отстоять знамя отца? Горы вражеских трупов, попираемых ногами во время последнего, почетного парада после победы? Не будет даже стрельбы из этих презренных ружей? Ничего этого? Только сэппуку. Отрубленная голова на пике, выставленная на потеху простолюдинам. Только смерть и конец династии Ёси, ибо, несомненно, умрут все: отец, братья и сестры, родные, сводные и двоюродные, племянники и племянницы, тети и дяди». Он вперил взгляд в Дзатаки. Жажда крови переполняла Нагу.

Оми следил за Торанагой почти невидящим взглядом, ненависть захватила его. «Наш господин сошел с ума, – думал он. – Как можно быть таким глупым? У нас сто тысяч людей, мушкетный полк и еще пятьдесят тысяч вокруг Осаки! „Малиновое небо“ в миллион раз лучше, чем позорная смерть в одиночку!»

Его рука сжала рукоятку меча, и на одно безумное мгновение он представил, как бросается вперед, чтобы отрубить голову Торанаге, протянуть ее регенту Дзатаки и таким образом покончить с позорной загадкой. Потом умереть от собственной руки, с почетом, здесь, перед всеми. Для чего ему жить теперь? Кику стала недосягаемой, ее контракт купил Торанага, который предал всех. Прошлой ночью, когда она пела, он весь сгорал, как в огне, угадывая сердцем, что песня предназначалась для него одного. Незатухающее пламя – его и ее. «Чего ждать? Почему не покончить с собой вдвоем? Принять красивую смерть и быть вместе целую вечность. О, как это было бы замечательно! Две души соединятся в тот смертный миг, доказав нашу любовь к жизни. Но сначала уйдет изменник Торанага».

Оми стоило больших усилий отогнать от себя эти страшные мысли.

«Все скверно, – размышлял он. – В моем доме нет мира – только злоба и ссоры. Мидори вечно в слезах. Я ни на шаг не приблизился к тому, чтобы отомстить Ябу. Не сумел заключить тайную сделку с Дзатаки, вместе с Ябу или без него. Сплошные неудачи. Ничего хорошего. Даже мечи… Когда Мура нашел их, оказалось, что оба клинка изуродованы силами земли. Я не стал даже показывать их Торанаге: он просто бы меня возненавидел. И наконец, эта трусливая, подлая сдача на милость врага!

Похоже, на меня напустили порчу. Уж не Андзин-сан ли? Может быть. Но все потеряно. Ни мести, ни побега, ни Кику, ни будущего – ничего нет. Надо ждать. Смерть – это и будущее, и прошлое, и настоящее. Она будет почетна и проста…»

– Вы отказываетесь? Вы не собираетесь воевать? – проревел Ябу, осознавая, что обречен, как и весь его род.

– Я принимаю приглашение Совета, – ответил Торанага. – Как поступите и вы.

– Я не собираюсь…

Оми вышел из ступора. Ему хватило присутствия духа, чтобы сообразить: он должен прервать Ябу, защитить его от немедленной смерти, которой чреват любой спор с Торанагой. Однако он не раскрыл рта, ликуя: это дар небес, сейчас Ябу погубит себя.

– Вы не сделаете этого? – спросил Торанага.

Душа Ябу возопила, почуяв опасность. Он едва смог выговорить:

– Я… я, конечно, ваши вассалы должны будут подчиниться. Да… если вы так решили, я… я сделаю.

Оми выругался про себя, сохранив бесстрастное выражение лица. Мозг его все еще работал вяло, оглушенный неожиданной капитуляцией Торанаги.

А тот, рассерженный, не оборвал бессвязных, сбивчивых речей Ябу, усугубляя его замешательство и вынуждая просить прощения. Потом презрительно бросил:

– Хорошо. – Он повернулся к Дзатаки и объявил, не ослабляя напора: – Так что, брат, вы можете убрать второй свиток. – Краем глаза он заметил, как исказилось лицо сына, и повернулся к нему. – Нага!

Юноша чуть не выпрыгнул из кожи, но отпустил рукоятку меча.

– Да, отец? – запинаясь, отозвался он.

– Ступай и принеси мои письменные принадлежности! Живо!